Начался просмотр тяжеловато, фильм показался жутко занудённым, а струнная музыка ну просто выворачивала душу. А каков рассказ на ночь ребёнку о покойнике без печени! Однако потом вливаешься в это медленное повествование, похожее на роман, где совсем непростые темы исследуются с помощью метафор и нюансов, а суровый пейзаж декораций – это почти главный действующий персонаж фильма. Это тяжёлая драма о горе, о потере, и о том, как с ней справиться. Фильм и простой, и необычный, персонажи реальны, история продуманно сдержана, а финал замечателен. Но может статься, как «редкая птица долетит до середины Днепра», так редкий зритель высидит до середины фильма. Кино, как говорится, не для всех. И хоть пришлось оно по вкусу мне, рекомендовать не осмелюсь.

Затянувшееся вступление, быстрая развязка

Долгая фокусировка на одних и тех же планах. Медитативная медлительность на грани заторможенности. Сон с открытыми глазами. Жизненное движение куда? В никуда. Зачем? В незачем. Всё это «Белый, белый день» скандинавского содружества стран. Скупость туманной серости пригоршнями тоскливой печали в зрителя. Одна и та же нота в протяжном звуке дребезжания более чем на полтора часа. Словно клаксон руля машины в сдавленности, во вдавленности — пи-и-и-и-и-и-и-и-и-и… Езда, хотьба, слова одушевлением величественного молчания застывшей природы. Что главное? Кто главный? Человек? Он смертен. Он немощен. Он слаб.

Машина потерявшая сцепление с дорожным покрытием, ломая ограждение уходит в небытие. Коллоидная липкость белизны смертельным саваном молчания в похоронном марше. Ни звука. Ни шороха. Ни всплеска.

Заливаемые дождями, опаляемые солнечным светом, снегом покрываемые, два дома буграми грибов на грунте. Скальные гребни их задним двором, сетка забора территориальным разделом, дикие лошади щиплющие траву среди запустения. Дни и ночи, времена года, вспышками погодных проявлений в застывшем слепке тиши.

Полироль авторская для эстетики созерцания. В самой эстетике. И вот в кадр входят люди. Маленькие, большие, взрослые, дети, мужчины, женщины. Надо. Пора. Идём. Делать. Двигаться. Говорить… Оживление? Наполненность? Жизнь? Тягучая, едва-едва проворачиваемая суетность в простоте безликих буден.

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.

Как в потёмках среди «Белого, белого дня» блуждает Ингимундур. Огромный, сильный, большой, он перенёс психическое потрясение наложившее неизгладимый отпечаток. И запустение, и отстранённость отблеском на нём. Вся первая часть картины это своего рода душевный трепет седого викинга. Заторможенность до наступления часа Икс. Оковы кандальные по рукам и ногам. Но всё до времени. Всё до поры. Внезапная догадка сложившимися пазлами общей картинки в его голове. Дремавший, проснулся. Павший, восстал. Несокрушимая мощь в демонстрации контраста «прологу». Энергия вихрем событий до сумасшествия.

Клин клином вышибают. А здесь, боль болью вытравливают изгоняя. Но только ли в этом заключена соль? Нет. Конечно же нет. Мир другого человека в постижении через личностное страдание принятием.

Финал? Тёплый комочек плоти счастья на руках. И не только это. Вспышкой сознания, воспроизведённая любовь. С теплотой откровенности для него, ему одному подарком. И светел лицом этот гигант.

Тут «Любовник»(2002) Валерия Тодоровского ожившими спорами персонажей Олега Янковского и Сергея Гармаша.

Картина собравшая в свои закрома массу призов — в Турине, Роттердаме, Каннах, Монреале, Цюрихе и не только может как оттолкнуть от себя, так и влюбить. Выбор за Вами.