— Мы забрели в зону с сильным магическим индексом, — объяснил он. — Когда-то давно здесь образовалось мощное магическое поле. — Вот именно, — ответил проходящий мимо куст.

— Как ты думаешь, в этом лесу есть что-нибудь съедобное? — Да, — горько отозвался волшебник. — Мы.

— И вовсе не обязательно было пинать меня! — прошипел Эрик, когда хозяин удалился к себе за стойку. — Ты совершенно прав. С моей стороны это был абсолютно добровольный жест.

Смерть направил лошадь туда, где ждали его человеческие жизни. Приятно сознавать, что ты нужен людям.

— Я хочу ваше тело, госпожа Ягг. — Я его пока сама использую.

Пройдут годы, и ты узнаешь, что все ответы в итоге сводятся к простому «потому».

…есть смерть и есть налоги, только налоги гораздо хуже, потому что смерть случается один раз в жизни, а налоги — каждый год.

— И всегда, всегда носи свежее нижнее белье, потому что невозможно заранее предсказать, когда тебя затопчет взбесившаяся лошадь, зато, если люди потом подберут твое бездыханное тело и увидят, что на тебе несвежее исподнее, ты просто помрешь со стыда.

Секс, как он однажды про себя отметил, в некотором роде сродни кулинарии. Люди им увлекаются, периодически покупают книги с замысловатыми рецептами и интересными картинками, иногда, особо проголодавшись, устраивают в своем воображении настоящие банкеты, но в конце дня с удовольствием соглашаются на обычную яичницу с чипсами. А если к этому еще добавить половинку помидора, то ужин считается совсем уж роскошным.

– Побудь здесь. Если там не опасно, я свистну.
– А если опасно?
– Заору.

Детрит был довольно хорош, когда надо было задавать вопросы. У него было три основных вида вопроса. Первый – прямой (Вы сделали это?), второй – настаивающий (А Вы уверены, что не Вы сделали это?) и третий — хитрый (Вы сделали это, не так ли?). Хотя это были не самые исскусные в мире вопросы, талант Детрита был в том, что он задавал эти вопросы на протяжении нескольких часов, пока не получал правильный ответ, обычно что-то типа: «Да! Да! Я сделал это! Я сделал это! Теперь, пожалуйста, скажите, что я сделал?!»

Он умел думать курсивом. За такими типами действительно нужен глаз да глаз. А то и глаз, да глаз, да глаз.

Без небольшой толики надувательства трижды замуж не выйдешь.

— Надеюсь, ты не станешь помышлять о том, как бы ускользнуть от своих обязанностей и сбежать из города?
— Такая мысль мне и в голову не приходила.
— Неужели? На твоем месте я подал бы на свое лицо в суд. За клевету

— Казначей?
— Да, аркканцлер?
— Ты что, в тайное общество какое вступил?
— Я? Конечно нет, аркканцлер.
— Тогда сними с головы подштанники. Тебе не идет.

Только сами люди могут построить себе лучший мир. Иначе получается клетка.

Слова – лакмусовая бумажка, определяющая тип разума.

… конец света наступит именно тогда, когда люди забудут о личной ответственности.

Хаос всегда побеждает порядок, поскольку лучше организован.

Глупые люди бывают способны сделать то, о чем умные не осмелятся и подумать.

Своей независимостью и самодостаточностью надо кичиться перед кем-то. Люди, которые ни в ком ни нуждаются, нуждаются в том, чтобы люди вокруг видели, что они абсолютно ни в ком не нуждаются.

Интеллектуальный уровень толпы равняется интеллектуальному уровню самого глупого ее представителя, поделенному на число ее членов.

Тот, кто создает счастливый конец, сам, как правило, в нем не участвует.

Кто не вывесит бессмертный стяг нашей отчизны у себя в окне, не заслуживает того, чтобы оставаться в живых. Находились, конечно, хоть и в небольшом числе, такие, кто втихомолку твердил, что, мол, это чересчур, что это перебор, что весь этот лес флагов когда-нибудь все равно придется убрать, а потому чем раньше это сделать, тем лучше будет, ибо как переслащенный пирог нехорош на вкус и вреден для желудка, точно также и символы государственности станут посмешищем, если мы допустим, чтобы нормальное, более чем законное уважение к ним скатилось до такого вот явного непотребства, которое схоже с действиями эксгибициониста, распахивающего свой недоброй памяти плащ. И потом, говорили они, если знамена вывешены, извините за тавтологию, в ознаменование столь знаменательного события — смерть перестала собирать свою жатву, — то, значит, одно из двух: либо мы их уберем, не дожидаясь отрыжки, неизбежной при столь неумеренном потреблении национальной символики, либо до конца дней своих, читай — до бесконечности, да-да, вот именно: до бесконечности, до скончания века, которое не настанет никогда, — будем менять их ...