Последняя строчка романа

Глухомань в Башкирии. Ветхая изба, занесённая снегом. Издалека, сквозь завывание вьюги доносится лай сторожевого пса. За столом в шерстяных носках и тяжёлом драповом пальто, накинутом на плечи, сидит, покусывая кончик карандаша, человек. Перед человеком чистый лист бумаги и пустой спичечный коробок. Луна да огонёк свечи — вот и всё освещение избушки. На стене дома колеблются тени немногочисленных предметов. Что можно сотворить с листком бумаги, на что он годен? На кулёк для вишни, положим. Владея навыками оригами, возможно сделать журавля. В конце концов, вероятно порезаться об его ребро. После долгих раздумий человек написал следующее: "И когда он крикнул, то осознал, что слово, слетевшее с уст, уже отделилось от его тела и больше не принадлежит ему." Человек хотел добавить одно-единственное предложение, состоящее из имени той, предложение, должное завершить несбыточный роман, но огонёк свечи затрепетал под внезапным порывом сквозняка и погас, выпустив тонкую струйку дыма. Человек сидел в темноте, слушая завывание вьюги и пса, а потом он лёг, не раздеваясь, но ещё долго в свете луны, падающем через оконце на кровать, виднелись бусинки несомкнутых неспокойных глаз.

Червяк

Темно, на ощупь, что-то довольно узкое, тесное плечам. Временами казалось, что он ползёт по шахте целую вечность, что он уже потерял это, ощущение времени и пространства, что вся жизнь - движение в узкой шахте, не в силах оглянуться назад, вообще осмотреться, что дело это неизбежное, а он лишь покорный исполнитель, и какой бы путь ни выбрал, как бы рационально ни мыслил - всё будет ползти по этой, уготованной именно для него трубе. Из внезапной пустоты снизу повеяло. Упираясь в углы, оставил дыру позади, ещё сотня метров, дышать становилось всё труднее. Голова упёрлась в тупик. "В месте вам отказано, гражданин". Назад, на прежнее. Выгибаясь спиной в потолок, ноги протянуть назад, ещё и ещё раз. "Я - червяк." Измождённо свесил в дыру промокшую голову - из пропасти всё так же веяло могильной сыростью, это был воздух цехов "Строймонтажа", но им дышать, дышать. Наручные часы летели вниз недолго, а затем на стальной пол свалилось тело, поскольку это был единственный выход. Жизнь. Вся жизнь - движение в шахте, не в силах никуда повернуть. Но, представь, "червяк" обрадовался, что хотя бы может наконец-то выпрямиться тут в полный рост. Потому что всё, как говорят, познаётся в сравнении.

Голова

Как голова раскалывается. Заиграл Крис де Бург "Lady in Red". Кто ты? Платье-футляр и улыбка в дальнем углу ресторана "Дежа Вю". Кто я? Замороженная палка от веретена, гудящее осиное гнездо вместо пряжи, объятое пламенем огнемёта. Это он - холодный ожог. Разгребая бутылки, я иду к тебе и как будто начинаю постепенно оседать. Ноги загибаются словно бублики и распадаются на молекулы. Дрожь в руках проходит, я больше не чувствую их. Потом исчезает само туловище, на котором крепились конечности. Я таю как снеговик в плюсовую погоду. Со лба стекает капелька пота. Остаётся одна голова. Она изо всех сил катится как Колобок к твоим ногам и не своим голосом произносит: "Разрешите пригласить вас на танец?" В это мгновение платье-футляр проворно подхватывает целый конкурент, попутно пиная мою голову. Как же так? Она отлетает к другому. Все по очереди играют с ней в футбол. В конце концов, мальчишка выносит многострадальную голову на улицу, подбрасывает и пинает в сугроб. Как же голова раскалывается и мёрзнет. Рядом взрывается петарда, слышен смех. Проклятье! Я обнаружил себя сидящим без шапки на скамейке на бульваре Энтузиастов, а неоновая вывеска "Дежа Вю" мигает "С Новым Годом!"

Комод

Долгое, долгое время старомодный комод
трескучий платье, которое оголяет плечи,
на выход хранил, чтобы в чрево тёмных вод
глубоких деву в оном однажды завлечь, и
тетрадки хранил с описанием каждого дня,
серёжки синие в виде дельфинов дугою,
пылились ноты, пространство комода тесня,
хранилось одно восторженное, дорогое
письмо старательным почерком от юнца.
В нём обещание, мол, преграды для нас нет
любить до щёк впалых, ангел мой, до конца,
пока свет на всей Земле совсем не погаснет.
И в омуте том безотрадный найдя приют,
ты лодку мою раскачала, должно быть.
Когда предстанет душа моя, не поймут
святые, что перед ними, белое ли, копоть.

вк было 21-го

Полуночный экспресс

Стук колёс, экспресс шёл без остановок. Почему-то я не задал себе вопрос, как я, в костюме и галстуке, оказался в этом купе. Просто бессмысленным взглядом уставился на стенку напротив, на проплывающие в лунном свете тени предметов снаружи. Что же, я один здесь? Локти поставил на столик, обхватил голову руками. Наверное, я что-то упустил, что-то очень важное, или боялся об этом подумать. Внезапно дверь купе поехала. Я вздрогнул, сперва заметив только два глаза в полумраке. Это оказался чернокожий мужчина, дико похожий на Моргана Фримана. Он невозмутимо, даже с укором смотрел на мой растерянный вид.

- Морган.
- Артур.
- Куда путь держишь, сынок?
- Не знаю.
- Употребляешь? "Столичная", - побарабанил Морган пальцами по кейсу.
- Употребляю.

Мы распили его бутылку.

- Есть ещё кто в вагоне? - спросил я.
- Разумеется.
- Но почему так тихо?
- Глухие стены, никто никого не слышит, - помрачнел Фриман.
- Никто никого... - рассеянно повторил я.
- Не возражаешь, закурю.

Мы оформили ещё одну из кейса. Я обмяк и сказал попутчику, что вздремну часок-другой.

- Зима, а ты в костюмчике.
- Угу, - промычал я.

Даже и подумать не мог, что придётся выслушать неожиданный монолог, хотя порой складывалось впечатление, что Фриман разговаривал сам с собой.

- Эх, были времена искусства. А сейчас что? Цифра и рацио. Механизмы давят цветы. От этой серости нет иммунитета, она проникает в тебя, разъедает чувство прекрасного. В суете муравейника трудно черпать вдохновение, а так хочется остановиться, получить эстетическое наслаждение от простых вещей. Мы перестали чему-то удивляться, Артур. Я смотрю на природу и не чувствую ничего. Ничего. Я даже не могу остановить взгляд, клиповое мышление. Воздуху надо.

Что же он меня-то выбрал? Я уже плохо соображал, то и дело отключался, но высокие ноты каждый раз возвращали меня в купе.

- Я так тебе скажу, ни черта я в этой жизни не понял. Ни в чём неповинные люди гибнут, а дети, их-то за что? Господи! Мерзавцы, приспособленцы, лицемеры, твердолобые мерзавцы вершат судьбы. Какой уж тут Бог? Ну где же ты, Создатель? Озари лучами света клетку, дай знак, что ты есть. Или срази молнией, что ли, строптивого пасынка своего! Ну же, давай, удиви! Вот он я! Я уже стар, мне всё равно, в эту счастливую секунду я всё пойму. Нет, парень, ничего не будет!

- Морган.
- Да.
- Я думал, ты и есть Бог.

Фриман замолчал, и мне удалось уснуть. Когда я очнулся, место напротив пустовало, лишь хоровод причудливых теней. Я вышел из купе и стал дёргать ручки подряд - все купе были заперты. За одной из дверей доносились тихие звуки пианино, играли Моцарта. Простенькая "Соната до мажор". Я ослабил галстук и прислонил лоб к окну напротив. Холодное, мысли охладит. Проехали мост, гладкая ледяная твердь внизу. Луна печально улыбалась мне. Я закрыл усталые глаза и наслаждался. Наверняка она прекрасна. Бледнее и загадочнее луны. Мелкая дрожь словно лёгкой рябью на воде пробежала по телу, какое-то давно забытое чувство нахлынуло и защемило в груди. А глаза такие синие-синие. Прозрачные пальцы скользят по клавишам. Как утопленница. Идеалист, сентиментальный идеалист.

- Открой, с днём рождения! Открой, в конце-то концов!

Я вернулся в своё купе. Куда же подевался Фриман? На полу катаются пустые бутылки. И пачку сигарет оставил. Постой, здесь что-то написано. Поднёс к свету за окном: "Я слишком стар для этого дерьма". Я тоже, мистер. Потребовались все силы, чтобы опустить окно в купе. Ничего не произошло - я на полном ходу упал на каменистую насыпь, несколько раз перевернулся, изранив руки. И вот я, озябший и ошалелый, бегу по железной дороге к мосту, чтобы упасть так упасть.

Старость

Когда заскрипит мой сустав при плохой погоде,
как стонет сосна на ветру за "Строймонтажом",
забью я, как говорится, на то, что в моде,
и буду в кресле сидеть своём.

Я буду искать полумрак, укрываться пледом,
устало морщиться, слыша стук,
людей провожать за окном силуэты следом
без стародавних души натуг.

Никто не окончит страдание, ударив в темя.
И потому что мы не умели молвить "да",
мы только способны слышать, как ходит время,
как маятник сходит, стуча, с ума.

И даже свалится с пальца кольцо из Туниса
с проклятым именем твоим, дусь,
слегка разбалансированный, шмыгну сизо-
багровым носом, но не нагнусь.

Валентинка

Как-то раз в конце августа я шёл, точнее, продирался, пробивая себе путь с помощью мачете, через кукурузное поле. Путь мой лежал к озеру Кандрыкуль. Наверное, сейчас я об этом думаю, движение по кукурузному полю можно воспринимать как некую метафору жизни. Ибо у тебя совершенно нет никакого обзора в высоких зарослях. Движение в кукурузном поле - это движение вслепую, и это довольно серьёзное психологическое испытание. Вышел я однако совсем не в том месте, где планировал, определённо описав в поле не прямую линию. И если представить на минутку, что кто-то сделал снимок кукурузного поля со спутника, на нём виднелась бы длинная дуга - след от мачете, который я оставил за собой. Дугу эту можно представить как гигантскую скобку. И, в день святого Валентина, я, образно конечно, обрисовал и посылаю тебе эту скобку в качестве минималистичной, но масштабной валентинки. Как квёлую, вымученную, словно вымоченную в уксусе, но всё же улыбку. Обезвоженный, исцарапанный, не улыбающийся, я припал к колонке с водой и пил целую вечность. Мачете я зарыл в поле, где оно, возможно, ржавеет до сих пор, потому что негоже пугать отдыхающих на берегу. Привет из солнечного августа снежному февралю.

Смотри в окно

Пишет: "Жди". И женщина в холодной квартире получает смс этим ранним весенним днём, когда вечерний воздух уже сыр, и всё дышит ожиданием чего-то нового, грёзами, планами: "Смотри в окно". Занавеска дёрнулась. На снегу малопонятное, провода. Арт потянул штепсель к розетке [не спрашивай, откуда тут розетка, не время], но шнур оказался слишком коротким. Арт крякнул, остограмился, достал нож, отрезал шнур, оголил концы, воткнул штепсель в розетку. В проводке образовался пробел длиной в метр-полтора. Арт схватил оголённые концы и затрясся, полетели искры. Оказалось, конструкция состоит из множества электрических лампочек, которые, загоревшись, образовали предложение "С 8 марта!" Ток, видать, проходил через поздравителя с переменным успехом, и лампочки мигали на все лады, усиливая праздничную атмосферу. Арт кричал на всю округу. Волосы встали дыбом, лицо почернело, глаза вылезли из орбит, из них текли слёзы. Арт отключился, испустил дух, который поднялся на уровень этажа женщины и, романтично подышав на окно, направился ввысь. Сознание было вернулось к Арту, а дух — в тело. "Я сделал это," — еле произнёс он. Занавеску задёрнули. Синюю. А медик развёл руками.

Карих

Не потому ли я встретил
улыбчивую
тебя,
что номерок фартовый
гардероба владетель
выдать мне удосужилась,
пуговицу теребя?

Стан —
продолговатый
шарик воздушный,
туго связанный посередине —
город жаловал мне
серый да бездушный
в февральском карантине.

Раньше
мог я только
головою в стороны качать.
Прядь сползала на лицо,
смущая бара посетителей.
Теперь —
заново начать,
избегая вытрезвителей.

Надеюсь я,
все сомненья поборов,
у судьбы приемлемая такса,
чтобы на озере бобров
покормить
объединённо нам
возле оговоренного загса.

В думах о тебе и
мартовская слякоть вокруг
как итальянская Монца.
Васильковый луг,
залитый светом
благодатного
солнца!

Следовало мне,
право,
посмотреть на личико
подольше раз,
дабы среди
воздыхателей оравы
цвет
различить
твоих, Карих, глаз.

Шары

1882 год. Карета трясётся по просёлочной дороге на подъезде в Петербург. Напротив Арта женщина средних лет довольно приятной наружности.

— Не будете ли вы столь любезны поведать, что у вас в этом маленьком сейфе?

— Извольте-с, сударыня, — с готовностью ответил Арт. — В экспедиции по Алтаю набрёл я, значит, на пещеру, в самом сердце которой обнаружил, что бы вы думали, два бильярдных шара. Два бильярдных шара, оба номером девять. Карьера сразу пошла в гору, — пошевелил Арт пальцами в дырявом ботинке. — Как говорят о волевом человеке потомки капитана Дрейка "He has balls". Но однажды, в пылу ссоры, моя пассия бросила бильярдные шары оземь. Я ощутил боль в собственных "шарах". Оказалось, между шарами возникла мистическая связь. Потому-то теперь я держу мою находку в мягком поролоне в сейфе.

— У моего суженого, — начала женщина, — как раз "нет шаров". Не могли бы Вы продать мне эту драгоценную вещь за кругленькую сумму?

Арт видимо замялся.

— Что ж, я уже достиг всего, чего хотел, и готов расстаться с алтайским чудом всего за 99 рубликов, за комплект из двух шаров.

— Я согласна!

— Только не забудьте отклеить марлевые тряпочки с моим именем и наклеить имя Вашего молодого человека. На каждый шар.

— Да, да, конечно! — умоляюще сложила руки женщина.

— Код 123.

"Возница, тпру!" — Арт поспешил выйти из кареты.

Оставшись одна, женщина набрала код, и сейф открылся, а бильярдных шаров внутри не оказалось. Там лежала записка, содержания следующего:

"О, будьте совершенно покойны, сударыня, это материальное вспоможение я потрачу с умом. Нужда-с заставила пойти на столь отчаянный шаг. В пух и прах проигрался, будучи в подпитии, в покер. Благодарствую, что помогли начать жизнь, жизнь, в которой не будет места выпивке и авантюрному азарту, новую жизнь хорошему человеку. С уважением Ваш попутчик Арт. P. S.: Целую руки."

Вечером того дня Арт снова резался в покер в кабаке.

Я — женщина

Дверь №1. "Подпишите тут и тут". Дверь №2. Голос из динамика: "Разденьтесь, вещи положите на стул, встаньте в кабинку". На Арта хлынул поток воды с хлором. Дверь №3: "Наденьте панталоны, чепчик и чешки. Вас ожидают, проходите." За столом сидело существо лилового цвета. В прозрачной, непропорционально большой голове виднелось множество вращающихся шестерёнок. Существо улыбнулось: "Мистер Арт, Межгалактическое Поэтическое Сообщество выдвинуло ваше стихотворение "Пакетик" в детской номинации от Земли. Мы дарим вам способность, одну способность сроком на пять дней, разрешите пожать руку". От семипалой конечности по телу пошла волна. Из брюшка межгалактического курьера выдвинулся небольшой ящичек, в котором лежали два обручальных кольца. "Не беспокойтесь, на работе вас подменит двойник". Два бугая подхватили Арта за руки и выкинули в окно. К удивлению, Арт не упал, он полетел. "Способность!" — подумал Арт. Он полетел прямиком на Украину. Внизу мелькали леса, поля, города, люди-муравьи сновали туда-сюда. Где-то над Воронежем закончились пять дней, Арт упал в реку и стал тонуть. "Очнулись? Способность иметь видения при рукопожатии с женщинами. Я — женщина."

В своей тарелке

Один человек был сумрачного характера от природы. Никогда не хотелось ему веселиться, чтобы лицо озарялось улыбкой, а в глазах играли огоньки пылкого азарта. Любил он депрессивную музыку, The Sisters of Mercy, смотреть чёрно-белые фильмы, фотографии, носил серую одежду, которая будто бы сливалась с его пепельным лицом. Любил человек позднюю осень с её пасмурным небом, дождями, когда на ветках держатся уже только самые стойкие бесцветные листья. Поздняя осень соответствовала его печальной натуре. Существовала однако вещь, выводившая человека из зоны комфорта, если он не был наедине с самим собой - вынужденность улыбаться окружающим людям. Ребёнку с бантом, положим. Выдавливать из себя искусственный смех, когда начальник травит анекдот. Всячески старался придерживаться норм социальной эмпатии, чтобы не пугать знакомых, а общество не выплюнуло на обочину своих интересов. В один из дней скончался сослуживец человека - Аркадий Петрович Бессмертный. В то время, как многие окружающие изображали скорбь, человек стоял у гроба понурый совершенно естественно. Он возблагодарил покойника, что наконец-то может быть самим собой, "в своей тарелке", и это более чем уместно.

Лягух Хокусай, который первым увидел рассвет

Мгла понемногу рассеивается. На недвижимой глади воды множество водяных лилий. Обратим внимание на одну из них — здесь сидит лягух Хокусай. Подцепив липким языком комара, он сказал "ква", что, по всей видимости, означало "тоска". Как вдруг вода пришла в движение. Из пучины на поверхность поднялся стальной гигант, а вместе с ходовым мостиком поднялась в воздух и кувшинка с Хокусаем. Но это было ещё не всё: из субмарины выдвинулся перископ, и по величайшему совпадению лягух оказался точно на нём. Поднявшись ещё выше, он, взволнованный, увидел краешек восходящего солнца. Хокусай схватил пролетавшую мимо жирную муху и подумал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Субмарина ушла под воду, лилия вернулась на место, и всё опять замерло. Лягух сказал: "Ква. Ква. Ква." Что можно перевести как: "Что. Это. Было." Хокусай стал местной знаменитостью. "Это тот самый лягух, что первым увидел рассвет!" — шептались в округе. Хокусай женился на самой красивой жабе. А когда он отошёл в мир иной, история стала обрастать легендами. Будто бы из люка вышел сам капитан и взял Хокусая на борт. А когда субмарина потопила противника, наш Хокусай будто бы, как талисман, был представлен к государственной награде.

Песочный человечек

песочный человечек
ботинки стоптаны
идущему без цели
тюрьма для стоп они

в ладонях шар зеркальный
внутри горошины
и тот звенит немного
вперёд отброшенный

глядит ходок на шарик
в нём отражение
его лица смешное
есть искажение

в печали ли скиталец
бредёт молитвенно
шар отвечает шаржем
и веселит его

песок пустынь застелем
мы синим бархатом
безделице твердил он
ведомый страхами

но в дюнах шар остался
пески зыбучие
и взгляд застыл скитальца
в немом беззвучии

сидит тот человечек
трясёт коленками
и в мареве пустынном
плывёт фрагментами

песочный человечек
бесплодно рвение
песок сквозь пальцы ветром
несёт в забвение

Перелистнём страницу.