Голубой огонёк

Объяснительная. 31 числа декабря месяца я, Хвостов Виктор Иванович, комбайнёр совхоза "Урожай", и механизатор того же совхоза Хоботов Фёдор Яковлевич отмечали Новый Год в моём доме на ул. Советская, распивали. Эстрадных певцов и певуний по телевизору глядели. И тут у нас пропали звук и изображение, снег пошёл. - Антенна, Иваныч, антенну на крыше надо подёргать. - Сам с усами, Яклич! Мы, значит, лестницу приставили и вдвоём на крышу полезли, антенну, того, вертеть. - Иваныч, а как мы узнаем, что телевизор-то заработал? Давай спущуся? - Ясное дело, Яклич! Федька спустился и докладывал, глядя в окно, а я антенну-то энту вертел. - Ну? - Нет. - Ну? - Нет. - Ну? - Нет. - Ну? - Нет. - Ну? - Нет. - Задрал ты, Яклич, нет-нет, нет-нет, должок не отдал - раз, механизатор из тебя как из желе гвоздь, показателям ущерб. Образину бы тебе, Яклич, откровенно говоря, подрихтовать! - Иваныч, Иваныч, постой, что-то вижу. - Чего там, Басков? - Непо... Ей-богу, из окна наружу в Федьку ударил голубой огонёк, он весь как бы объялся светом, потом пространство схлопнулося. Словом, сперва пропал федин звук, потом изображение евошнее, зато у телевизора появились. Дальше отмечал один я. Тело знать не знаю где.

лёгкая редакция

Челны — Уфа

что ж ты со мной
кто ж тебя такую ой
да я ж тебя
ещё не любя помнишь
в вагоне-то когда
тогда когда
тогда когда
тогда когда
тогда когда
впервые увидал
украдкою смотрел
молчал смотрел
молчал смотрел
молчал смотрел
молчал смотрел
то в очи то в окно
а иногда туда
сюда туда
сюда туда
сюда туда
сюда туда
пройдите пжл
не загораживайте
мне надобно в Уфу а вы
куда вы е
куда вы е
куда вы е
куда вы е
дете? хотел спросить
случайно не
в Уфу? а я
в Уфу а я
в Уфу а я
в Уфу а я
но так и не спросил
чай приносил мешал
стучал мешал
стучал мешал
стучал мешал
стучал мешал
мужлан всем спать
мужлан всем спать
мужлан всем спать
мужлан всем спать
ночью в районе
населённых пунктов
Туймазы примерно Кандры
храпел видимо
лежал на спине и т. д.
заткнись достал
заткнись достал
заткнись достал
заткнись достал
вояж свой сак
вояж свой сак
вояж свой сак
вояж свой сак
я по утру
я по утру
я по утру
я по утру
ждать бу звонка
вот раньше в деревнях
зовут меня вот так
а вас? вот так
а вас? вот так
а вас? вот так
а вас? вот так
мне оч прия
мне оч прия
мне оч прия
мне оч прия
тян не нужны
тян не нужны
тян не нужны
тян не нужны
тебе наверное
уж было я поду
мала поду
мала поду
мала поду
мала поду
мала когда молчал
не повторишь ещё?
уф а? ещё
уф а? ещё
уф а? ещё
уф а? ещё
Уфа.

07.07.2015

Во все тяжкие

С босыми ногами на приборной панели она щебетала о нашем будущем. Первым делом поменять это ведро с болтами. Я молчал. Ближе к ж/д переезду докурил и отправил децл щелчком в пучок сухой травы на обочине. Проехав шлагбаум, заглушил мотор на путях, вынул ключ и вышел. "Эй! Ты куда?" Тянуло баней. Хорошо бы смыть с себя грязь. Я размахнулся и швырнул ключ зажигания в заросли, после чего направился к сторожке. Колокольчик звякнул, когда я толкнул дверь. Смотритель повернулся ко мне и прищурился. По радио блюз. — Дед, мобилу зарядить. — Дисковые признаю, сынок. Я пошарил глазами, заметил розетку, воспользовался. — Полароид за двести. Как? А-то ваши зеркалки такая... — Сотня. — Чего? — Сотню бакинских, чисто по ностальгии. — По рукам. Я вышел из сторожки, затянулся шмалью и привалился к дереву. Сирена, шлагбаумы опустились. Из тачки выбежала она с криком "Что ты за человек?!" А я и сам, Джесси Пинкман, не знал, что я за человек. Я поднял Полароид и щёлкнул её, как она убегала с одной из сумок. Помахал снимком. Тема. Товарняк протаранил тачку, моё корыто разорвало пополам, бабло разлетелось повсюду. Я щёлкнул и это. А потом опустился на землю и долго, бессмысленно смотрел на солнце.

Всполох

Текст для vkontakte . com.
Здесь лампочка под потолком,
облюбованная не к сезону мошкой.
Валентинка, сложена гармошкой.

В ней: "Снегом мне бы, кажется,
покоиться на склонах Фудзиямы.
Но я, зазноба, с тонкой кожицей
для этакой вот панорамы.

В честь академика Иоффе
судно названо и кратер на луне.
А я, увы, амбициозно off,
хотя скилы не на нуле.

Грузило цифрой вверх
зазря оставил я на счастье,
усилия не прилагая сверх,
чтоб быть к тебе причастным.

Ты — всполох, яркая как плесень,
фигуры речи сей фигуры не стройнее.
Холодный ветерок уносит песнь
мою в окно и настроение."

Уже бумага расшершавилась
у валентинки не отправленной —
на глаз попалась, шевелясь
в груди иглой отравленной.

Ворона еле, как старый башмак...

Ворона еле, как старый башмак,
оброненный с облаков Самим и
дырявый на все свои биш бармак,
взлетает над лужицей цвета сациви.

Ветер докуривает мою сигарету,
бычок уносится, чиркнув о тротуар,
искр вспыхивает сноп кометой.
Дорога петляет в ближайший бар.

В колючей проволоке ветвей
пакет из "Пятёрочки" застрявший
облаян шнауцером. Мысли черней,
чем кочерга, испачканная сажей.

Перила низкие. Не глядя вниз,
на мосту стараешься без фасона.
Под ногами дрожит, как сервиз
на подносе неопытного гарсона.

Около девятнадцати с четвертью
намаз распевает имам с мечети,
но зов не доходит до адресата,
сужаясь в пространстве сада.

Фонарь подмигивает — морзянка —
неизвестно, о чём, неизвестно, кому.
Всё просто — к вечеру зябко.
И только ты непостижна уму.

Бормоча, как Лаван

Пальто перевешено на вешалку
более широкоплечую.
Проталины на почве вешние
перебарывают млечное.

Взгляд на звёзды
не производит эффекта,
как в молодости были борозды,
задавали вектор.

Я иду, запахнувшись,
бормоча, как Лаван, вынашивая
что-то о днях минувших.
О, ом намах Шивая:

средь грязи и пошлости
ты преодолела законы времени.
А я — на краю бездны, в полости,
как Иов, с бременем.

Закоулки города
скрывают мысли в глазах.
И прохожий с гоготом
уже не развернётся в полстах,

чтобы воскликнуть: "Олух!
Не смей переступать.
Лишь только короткий всполох
и есть благодать."

Картины в нашем городе, прямо скажем, не айс, потому я взял постер по мотивам игры "Call of Juarez" из журнала "Игромания", который приобрёл в бородатом 2006 г., когда геймерский огонёк ещё не потух, поместил под стекло и в рамочку деревянную. На картине мы можем видеть последствия разборки в салуне. Как то: перевёрнутый стол, на полу разбитые бутылки, карты, шляпа, банкноты. Пианист отыграл последнюю мелодию, бармен наливает уже себе, а проститутка, выглядывая из-за ширмы, в ужасе, вероятно, что потеряла клиентуру. Кольт чувака ещё дымится, а значит, всё произошло буквально мгновения назад. В глазах ковбоя застыла какая-то мысль. Но вот какая? Что, мол, суета сует всё и погоня за ветром, а шпоры пришпоривают не коня, а бесплодные грёзы. Как сказал Тони Про в "Ирландце": "Всё равно карты говно." Так, видимо. О том, что всё произошло только что, свидетельствуют и две опрокинутые на столах бутылки, из которых ещё льётся на пол, что мне, как алкоголику, безусловно, обидно. За надписью "Call of Juarez" можно разглядеть портрет Авраама Линкольна. Вот что, это не портрет, это плакат без надписи "WANTED", таково незатейливое его качество. Жмуриков, кстати, 10. И это вполне себе ребус.

Поэтому чтобы

у меня двое часов настенных
и одни из них мне нравятся больше
поэтому я смотрю на них реже
чтобы меньше изнашивать

очарование иностранных песен
теряется с переводом
поэтому я не учу английский
чтобы дольше слушать их

у меня нет желаний
поэтому на всякий случай
я не тру никакие лампы
чтобы не попасть впросак

многоточие служит смягчением
а собака просто служит
поэтому я заведу трёх собак
смягчить своё падение

в связи с убийством времени
я бы играл на губной гармошке
поэтому я тренирую губу
раскатывая её не дуру

у мужчин эмоциональный интеллект
неправильного табурета из икеи
поэтому я взял пластиковый
монолит из летнего кафе

мысль где-то между строк
как зайчик в солнечный день
поэтому чтобы понять тебя и всё
я читаю пару страниц делёза

давай не делать круглые глаза
и не смотреть сквозь призму
чтобы вещи оставались
белыми и лёгкими

я любил тебя больше обоих
и поэтому дальше теперь
от тебя чем от них обоев
повернувшись к которым заснуть

и я специально ношу шляпу
снять её перед тобой
чтобы мысли мои испарились
и я не брякнул про часы

Неразорвавшееся пушечное ядро

Рик бежал по улице и заметил свет в окошке помещения, напоминавшего сильно вытянутую прямоугольную консервную банку. Хляби небесные разверзлись, и дороги размыло. Потому, когда Рик открывал дверь, ноги его разъехались, и он чуть было не распластался в грязи. То, что, вернее, кого он увидел, войдя сюда, повергло его в некоторое смятение, оцепенение и даже судорога слегка исказила его помятую, неравномерно заросшую бородой образину. Это был ангел, чистый ангел в платье цвета слоновой кости с кружевами, оборочками, рюшечками, он не знал, как точно назвать это великолепие. Ангел с тонкими ручками, сложенными в замочек на передничке. И с до боли знакомыми, по-детски наивными глазами, чертами, с завитушками волос, спадающих до плеч вокруг овала лица.

— Вы плачете?
— Что?
— У Вас мокро на лице.

Рик тронул свою щеку и как-то в прострации посмотрел на пальцы. Потом пришёл в себя, резко выхватил пистолет и произвёл несколько выстрелов в жестяной потолок. Из отверстий закапало на пол. Рик подставил своё лицо под капли, затем приблизил его, мокрое, к её личику и заглянул прямо в глаза.

— Дождь, леди.
— Теперь вижу, — смущённо улыбнулась она.

Единственный посетитель тира бросил ружьё и побежал к двери. Потом вспомнил, что забыл на стойке виски, и побежал обратно.

— Э, не-а, — Рик преградил ему дорогу.
— Понял.

Посетитель выбежал вон.

— Как тебя зовут, прелестное дитя? — отхлебнул из горла Рик.
— Билли.
— Прекрасное имя. Билли. Моего старика звали так.
— Стрелять будете?
— Стрелять? — Рик замешкался.

Она указала на пневматическое ружьё.

— За попадание в предмет по заказу следующий выстрел — бесплатно, — торжественно и гордо произнесла она, что было уж совсем забавно.
— А. Кажется, я настрелялся на сегодня, — Рик разом помрачнел и задумался.
— Я Вас чем-то расстроила?
— Представь, Билли, — Рик отхлебнул ещё, — представь сражение двух кораблей. И вот ядро из пушки с твоего корабля попадает во вражеский. Ты радуешься, ликуешь — попал! Но стоит тебе представить себя на месте бегающих в агонии в трюме того другого, тонущего корабля, тебе становится совсем не весело.
— И Вы представили?
— Да, Билли, я представил. Впрочем, знаешь, даже не так. Я будто... будто неразорвавшееся пушечное ядро, ржавею теперь на дне океана...
— Это печально.
— Не то слово...

У лампы кружил мотылёк, бессильно бился о стекло. Рик устало привалился с бутылкой к стене, закрыл глаза и чуть осипшим голосом запел:

"...Always for you, and
Forever yours
It felt just like the old days
We fell asleep on Beaula's porch
I'm gonna take it with me
When I go
I'm gonna take it with me
When I go..."

"Именем Закона, Рик чёртов Далтон, выходи с поднятыми руками! И давай без глупостей там!" — раздался снаружи требовательный голос.

— Ублюдки! Я только покинул мысленно этот ад.

Рик порывисто вложил свой кольт Ей в руки, встал на колени и прислонил дуло прямо промеж бровей.

— Приехали, принцесса. Убей меня!
— Что? Что Вы такое говорите?!
— Стреляй! Меня ждёт виселица!
— Я не могу, не могу!
— Последнее желание. Рукой ангела. Стреляй!
— У меня руки дрожат.
— Я плохой человек.
— Вы хороший, хороший!

Она отдёрнула руку и заплакала.

— А! Гори оно всё огнём!

Намереваясь нарочно палить во все стороны без разбору до последнего вздоха, Рик выбежал из тира с криком "Пожрите свинца! Покажу вам!" Но поскользнулся и всё-таки распластался в грязи у двери. Кольт отлетел в сторону. А констеблей пули просвистели над ним и впились в железо старого тира будто злые осы.

— Вяжите его!
— Я по... ка... жу...
— Что ты покажешь? Девке той, что ли? — раздался смех.
— Старый...
— Что? Что он бормочет?
— Старый пёс ушёл умирать в лес.

Рику вдруг стало так жаль себя, что он уже не стеснялся мокрого лица.

Коронавирус

Отара белых облачков растягивается как речь эстонца,
и на "Фонтан" в прореху проникает луч небесного червонца.

Он нагревает маску, нос как помидор в теплице преет. С клумбы
тюльпан срывает детям отче. И под носом шевелятся губы.

Как противень посудомойщик, жиром истекающий прогорклым,
мордоворот, зло зрак вперя, скоблит свой "ёжик", сидя на пригорке.

На плазменном экране "Coral Travel" блонда мчит в кабриолете:
Лазурный берег это или острова, но некуда лететь, и,

помимо прочего, когда ты слыл среди других всегда осёдлым,
то чувствуешь себя довольным в этой круговерти, бросив всё для

запечатления фрагментов ускользающих — себе, потомкам,
послания двуногим, просветлённым и блуждающим в потёмках.



к др Бродского

В портулак

преподаватель математики
воронкова анна ивановна открывает рот
и как в старом-старом фильме
из пещеры вылетает тьма летучих мышей
и набрасывается на случайного
туриста

объясняя супруге диспозицию
генерал громов открывает свой рот
оттуда появляется единственное слово-гиря
проламывает пол и падает на стол
шумной татарской семье
прямо в чак-чак

долговязый раздобаров
по прозвищу шурале открывает рот
изо рта выползает улитка
шевелит рожками и медленно ползёт
по росистой траве
безмятежно

тим рот рот
открывает открывает
повторяет текст повторяет
с выражением выражением выражается
мотор дубль дубль дубля и и
снято

открываю я одухотворённо рот
с улюлюканьем выбегает бойкая кавалерия и
не встречая сопротивления скачет к тебе
командир мозгов задумывается
а так ли? а надо ли? и даёт команду
разворачиваться

кавалеристы скачут обратно в створ рта
командир заклеивает его скотчем
обливает оратора бочкой дёгтя
валяет в курином пухе
и пинает в овраг
в портулак

А звёзды

программу в кампи написал на паскале
звёзды мерцают частые и редкие
зубы препод оскалил
записал тогда на дискетку и
смотрел сквозь неё на затмение
солнечное каким-то летом
голову задирать хотелось реже мне и не
вспоминалось об этом
пока бинокль поюзать не дали
звёзды говорят наблюдай мечтай о далях
не говорили о том что особа бегонию
там поливает с каре огонь и ню
в окнах дома напротив
источником для беглой строфы
вещи людей и сами люди сейчас из плоти
а звёзды — давно мертвы

О!

"О" — это окружность,
чуть сплющенная по бокам.
О, эта наружность
то ли нимфы с Багам,

из комикса то ли
амазонки какой-нибудь,
чей латекс стонет
в усилии втиснуть грудь.

Речь, выделенная курсивом,
тянется что твой "Седов"
за крепким буксиром,
глади не вспоров.

"А" — это стремянка —
выкрутить цоколь долой.
А эта секс-бомба — сермяга
жизни без таковой.

Христосе мой, сжалься.
Во избежание "цзоу кай ба"
я выхожу, едва держась,
и шаркаю до столба.

Обнюхивает какая-то псина
в синем неоне. Бомбила
ломит, будто бензина
нам до Бомбея.

Вся жизнь моя книжная

Качать в юности бицепсы книгами Санд, которыми маменька зачитывалась, занятие неудобное, бесполезное. Некая умозрительная зависимость: чем толще книга, ощутимее будто бы эффект. Но и шире тем хват и кисти напряжение. Особо показательный роман "Консуэло". Потом-то нашёл я мешок с ручками, приспособил. И складывал "Консуэло" туда и сборника два: с "Орасом", "Наноном", "Чёртовым болотом", с "Мельником из Анжибо", "Мон Ревешем", "Ускоком".

В молодости с Шароновым в пинг-понг давай. Удобный у него столик раскладной. И видеокассеты с боевиками в роли сетки. Не было ракеток, и предложил мне он книги две на выбор: "Популярную астрономию" и "День и жизнь" Яковлева об Ильиче. Ильичём, надо сказать, добивался я успехов. Обложка тверда, а книга та мала и тонка. На обложке фотография вождя в кепке. И шутили мы ещё, что Ильич это бьёт сильно и метко, точно ледорубом по Троцкому.

Зрелый установил лежак на балконе под наклоном. И подложил с одного конца "Унесённые ветром", "Поющие в терновнике" и "Катрин". С другого — "Лекции по русской истории" Платонова и увесистую "Золотую Книгу Русской Культуры" как солнце-то воссияло и стрижи и давай сосед сектор газа крутить и вылезают уже из деревьев книги книги с тесьмою эти путеводные звёзды хрустящие переплёты судеб как же приятно иной раз прихлопнуть жирную муху вами ай.

Ловля карася на озере возле Кузембетьево в наши дни на голом энтузиазме зиждется. И на странице новеллы Акутагавы Рюноскэ "Как верил Бисэй" кладу я электронную книгу на траву и иду проверять наконец крючок. Булат позади криком раненного бизона: не наступил, мол, чуть я на книгу, дустым, твою. И вся жизнь моя книжная, описанная в строках этих, пролетает перед глазами. И вот стою я с удочкой на берегу задумчивый. Лёгкая рябь. Капли первые дождя.

Салют

Как перестать думать обо всём этом? Ответ прост — смотреть салют. Приватные варианты из лавки пиротехники рассматривать не будем. Восторг в этом случае, понятное дело, лимитирован по всем параметрам — стремление насладиться, главное, мешает. Только аутентичная новогодняя дармовая канонада. Десять минут абсолютной безмозглости. Дело, в сущности, в том, что салют представляется аттракционом в самом чистом виде, где нет жути парка развлечений. Или, скажем, фильмы — так или иначе предполагают сюжет, некие параллели с действительностью. Абстрагирование неполное, в общем. Даже пустынный пейзаж за окном поезда — и тот определённо рефлексия. Другое дело, салют. Это просто яркие одуваны распускаются в ночном небе, а початый шкалик за пазухой сердце согревает. Тысячи людей, облепив площадь, таращатся вверх без мыслей, тяжёлых, лёгких, да любых, так что аж земле легче становится. Хоть прошмыгни тут, не знаю, Земфира в боа — не заметит никто. Только и следи, в какой точке там очередное шарообразное, небо пощипывая, вырастет. А! Взрывная волна отдаётся в теле. О! Как перестать думать обо всём этом, он спрашивает. Вау! Ну, всё. Ну, кончилось. Вот и думай теперь.