Посвящается Abu Salama, открывшему для меня этот и другие фильмы…

Любовь не в другом, а в нас самих, и мы сами её в себе
пробуждаем. А вот для того, чтобы её пробудить, и нужен
этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае,
если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.
Пауло Коэльо

Не кажется ли вам, как навязчиво казалось и мне перед просмотром, что создатели фильма «Любовь», отпуская своё детище в массы с подобным названием, возложили на себя огромную ответственность перед зрителем? Обязательство с первых кадров ошеломить, окатить, укутать, укрыть тебя сентиментальным одеялом, тёплым и уютным, либо спеленать в тугой эмоциональный кокон, всколыхнуть до внутренностей? Имели дерзость прикоснуться к святому святых – отвечайте, увлажняйте нам глаза, рвите из груди сердце, подобно горьковскому смельчаку Данко, живописуйте! И мэтр венгерского кино Карой Макк, адепт камерных сюжетов с крепкой литературной подложкой, ошеломит, всколыхнёт и продемонстрирует, но вовсе не то и не так, как ожидалось, совершенно по-своему и более чем убедительно.

Он перенесёт нас на окраину Будапешта, к невзрачному дому с дорожкой из каменных плит, где по утрам раздаётся запах кипячёного молока и поджаренных гренков. Находясь здесь, мы получим возможность наблюдать за скупыми на проявление чувств, во многом однообразными встречами двух женщин. Молодая, с тугим узлом волос на затылке и традиционным букетиком цветов в руках, ежедневно навещает пожилую, которая большую часть времени из-за возраста и состояния здоровья вынуждена проводить в постели. И будут вестись беседы, представляющие собой расспросы молодой о том, о чём пожилая рассказывала ранее, по меньшей мере, раз пятьдесят, а то и больше. И поплывём мы по волнам памяти лёгкой, как пёрышко, и у порога смерти снова невинной, аки дитя, благообразной Стины. И всполохами-зарницами возникнут видения из прошлого, оживут дамы в корсетах-кринолинах-шляпках с шёлковыми лентами и расфранчённые мужчины с напомаженными усами…

«Стоп, а при чём или при ком здесь любовь?» – спросите вы. Разве эти женщины любят друг друга? На первый взгляд, нет. Молодая позволяет себе подтрунивать над пожилой (своей свекровью), строить за её спиной рожицы, высказывать легкомысленные суждения о браке с её сыном. Последняя то и дело насмешливо обзывает Луцу глупой гусыней и вспоминает забавный эпизод. Представляя свою возлюбленную, сын главным её козырем называл длинные рыжие локоны, будто других достоинств у той в помине не имелось. Да так, следуя логике свекрови, с тех пор и не обнаружилось, вкупе с бережливостью и благоразумием. Старуха требовательна, капризна, изматывает просьбами и невестку, и верную служанку. Луца посещает ветхий дом как бы через силу, приходя всё позже и куда более усталой к следующему визиту, и у неё имеется на то масса причин. Так что же это, если не любовь? Жалость? Расчёт? Чувство долга? Условный рефлекс, выработавшийся много лет назад и заставляющий двигаться людей цирковыми пони на манеже – по кругу, по привычке?

Нет, это любовь. Самая преданная и бесценная, перенесённая с любимого человека, которого уже год нет рядом, на его мать. Скромная, без ложных уверений и пафоса. Истинная. «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха». Действенная. Поддерживающая едва уловимую искорку жизни в теле матери, чей сын арестован как заговорщик и приговорён к десяти годам тюрьмы. Питающая её душевный голод поддельными письмами из Америки, где он якобы снимает свой фильм. Потому что, разбирая рукописные строки через лупу и упиваясь выдуманными Луцей образами вроде старинного замка, белой, как облако, лошади Дарлинг или шести тайных агентов для охраны Яноша, Стина продолжает ждать, надеяться и верить. Немыслимая фантастика впитывается сердцем матери как живая вода и наполняет живительной влагой тонкий волосок, удерживающий её на этом свете. Правды она не выдержала бы, хотя действительность ещё подготовит сюрпризы…

Две автобиографические новеллы Тибора Дери, переложенные им же в формат киносценария, повествуют о мрачном в истории Венгрии периоде начала 1950-х годов, когда многие испытали на себе крайности тоталитарного режима. И снова стереотип в действии: такой фильм по определению не может, не должен быть лиричным! Но, слава создателям картины, виват мастерству режиссёра и его команды, опасения в который раз не оправдываются. Мы разглядываем акварельный набросок в чёрно-белой гамме, и он не вызывает отторжения, не пышет возмущением или агрессией. Поэтическое вдохновение оператора и монтажёра мелькающими слайдами оживляет старинные вещи и перемешивает их с реальными и воображаемыми картинами угасающего сознания матери. Поцелуй в сухую морщинистую щёку, очередной белоснежно-девственный букет на прикроватной тумбочке, а комната, словно минуя экран, источает запах нафталиновых шариков и лаванды, хрустит пожелтевшими страницами обтрёпанных книг, скрипит крышкой дубового сундука. Янош Тот, глядя на мир через глазок своей кинокамеры, заранее позаботился даже об округлости спинки стула, чтобы наброшенная поверх неё женская блузка повторяла контуры плеч, а не выпирающие деревянные углы.

Медленно проводит по волосам, струящимся водопадом, расчёской из слоновой кости актриса Мари Тёрёчик, а в глазах Лили Дарваш мелькает ненаигранное восхищение её молодостью и красотой. И мы поверим, почувствуем и испытаем любовь. Она наполнит нас до краёв. Та самая, обещанная названием этого удивительного шедевра, который, по разным опросам, входит в десятку лучших венгерских и сотню лучших фильмов мира…

Перед нами на широком экране предстаёт очередной летний блокбастер, с его явными недостатками и неизменными достоинствами. Картина дала повод всем псевдоинтеллектуалам, люди желающие подумать не сядут за просмотр, по плеваться ядом, дескать, напрочь отсутствует смысловая нагрузка, ну и так далее, что, конечно, вызывает крайнее недоумение, но, к сожалению, сколько людей столько и мнений, здесь проявим уже новомодную терпимость. Так как смело себя отношу к тем самым пустомелям, соглашусь с ними от части — лично мне фильм показался безыдейным и откровенно сплагиаченным, спасали положение, хороший ход, отсылки к оригиналу, ностальгия должна была побороть все минусы, что она и с успехом сделала, это лично моё мнение.

Открылся новый парк на прежнем месте, даже старые декорации где-то там в недрах джунглей дожидаются своих динозавров. Но дабы зритель даже не думал заскучать, не все же являются поклонниками, картина будет удивлять своей сочностью, так смачно и пёстро, что глаза устают, да и новый динозавр появится, правда, старым заезженным способом, что на лице появляется нехорошая усмешка, но он с лихвой окупит своё неудачное рождение, уж поверьте мне.

Главный плюс всех блокбастеров — это сумасшедший экшен, данная картина не стала исключением из правил. Здесь не ограничатся одними человеческими воплями и лютой обжираловкой, на экране то и дело будут происходить разборки динозавров, которые не смогут оставить равнодушным ни одного зрителя, ну кроме тех, кто пришёл, кроме попкорна поесть, ещё и пищу для ума поискать, повторюсь, ошиблись залом, остальные приготовьтесь к качественным спецэффектам и грамотно построенным сопереживательным моментам.

Что касается актёрских потуг, то здесь всё как-то вяло. Пратт совсем не тянет на главного героя, Омар Си нелепо покоряет Голливуд, а Ховард запомнилась лишь своей нечеловеческой выносливостью — деваха весь фильм пробегала на каблуках, даже забег у динозавра выиграла, это впечатляет. Ещё один ляп, который меня рассмешил — он по джунглям на мотоцикле рассекал, а бедные велоцерапторы маневрируя пропотели, а ему хоть бы хны.

Фильм буду рекомендовать к просмотру, это хорошее развлечение для любого зрителя, а реверансы в с торону оригинала действенный подкуп поклонников, хотя толика возмущения осталось, всё же сценаристом надо хоть немного головой поработать, а не штамповкой заниматься.

Всем желаю приятного просмотра!!!

Смотрел как-то давно,показался тогда очень страшным фильмом да и героиню было очень жалко.Сейчас кажется фильм ниже среднего ужастика,но поклонникам звонка должно понравится,фильм атмосферный,актерская игра...актеры все таки японские(если я не ошибаюсь)азиатский колорит не всем понравится,страшных бу сцен нету,в общем берет своим сюжетом,сильно провисает по 5-10 секунд ничего не происходит(то герои молчат,то смотрят друг на друга,и т.д)но это создает атмосферу так или иначе,фильм не всем придет по душе,но лично мне понравился 8 из 10.

А знаешь, жизнь, ты слишком тяжела,
и горсткой слов, увы, не откупиться…
Мне, к сожаленью, выпало родиться,
когда меняли души на тела…
Мария Хамзина

Сон разума рождает чудовищ, подобных тем, что подбираются к человеку на одноимённом офорте Франсиско Гойи. Однако поверьте на слово: не менее фантасмагорических, изощрённых и отчаянных монстров рождает одиночество…

Милая, чудаковатая Мэй выглядит угловатым фриком. Что за беда? Под аккомпанемент ксилофона, детского хора и группы «The Breeders» эта малышка, захватив хирургические инструменты и алый, как артериальная кровь, чемодан, решительной поступью выходит на тропу войны с человечеством. Её «крестовый поход» снят с большой операторской фантазией, но последняя не идёт ни в какое сравнение с причудливостью планов и необратимой трансформацией души самой героини.

А как ещё должна сложиться твоя взрослая жизнь, если в детстве ты вынуждена ходить с повязкой на глазу, хотя не убегала с пиратского корабля? Если комната с четырьмя стенами – вынужденное пристанище, а не сознательно возведённая башня из слоновой кости, и твои горизонты сужены роковой фразой: «Не можешь найти друга – создай его сама!»? Если этот самый созданный друг никогда не протянет тебе руку помощи, потому что его территория – стеклянная коробка?
- Обычно ей нравится быть одной.
- Никому не нравится быть одному.

Можно не сомневаться: после такого детства ты вырастешь странной, очень-очень странной. Белой вороной в огромной чёрной стае. Тебе будет комфортно лишь среди полок с куклами, привычных звуков швейной машинки и лязганья ножниц. Для тебя одинаково не составит труда пришить оторванную лапу собаке или сотворить умопомрачительный наряд из подручных материалов. Не имея навыков общения, ты будешь прозрачным инородным телом для целующихся парочек, людей на остановке и даже домашних питомцев. Немудрено, что первый человек, от которого ты услышишь фразу-пароль: «Мне нравятся странные!» - получит статус кумира, совершенства и Божества! Имя у этого первого мужчины самое подходящее: Адам. Странные коллажи и вещи в его квартире, странное сообщение на автоответчике, снятая им странная картина создадут желанную иллюзию общности. Твоя фанатичная преданность польстит, но вдобавок испугает. Испугает намного больше, ведь ты сотворишь фетиш из его рук, к которым станешь прикасаться, как к хрупким крыльям редчайшей бабочки. Будь на твоём месте гоголевская Агафья Тихоновна, порождение мечтательной славянской души, она бы облекла свой «смутный объект желания» в робкие словесные абстракции о губах Никанора Ивановича и носе Ивана Кузьмича. В твоё же американское сознание ударит демиургическая молния: «Так много красивых частей, и ни одного красивого целого».
- О чём читаешь?
- Об ампутации.
- Для работы?
- Нет, развлекаюсь.

Надеюсь, после всего услышанного вас не шокирует известие о том, что именно роман Мэри Шелли о Франкенштейне и творчество группы «Нирвана» вдохновили режиссёра Лаки МакКи снять «Мэй» – фильм, стоящий особняком среди когорты многочисленных ужастиков про кукол. В этой малобюджетной картине, превратившейся в культовую среди настоящих ценителей саспенса, нет злобных оживших представителей маленького народца, как в «Проклятии Аннабель» или «Детской игре». Der Puppenmeister*, кипящий местью в «Кукольнике» и «Мёртвой тишине», тоже не появится на экране, злобно хохоча и дёргая за верёвочки своих подопечных с беспощадностью Карабаса-Барабаса. В «Мэй» необыкновенным образом слились воедино чёрная комедия, слэшер и психологическая драма. Очевидный перевес последней роднит её с «Ножницами» и «Страной приливов», где куклы также служат задним фоновым занавесом и отдушиной для одиноких героинь. А на переднем плане творения МакКи безоговорочно солирует Анджела Беттис.

Она дебютировала в кино в восемнадцать лет, и сразу – в главной роли у Франко Дзеффирелли. Её нежная, любящая, жертвенная Мария из «Воробья» несла в себе блаженность и/или благость, отстранённость, уязвимость. Большие, широко распахнутые и полные удивления глаза под приподнятыми полукружьями бровей на высоком лбу. Смущённая, неуверенная и в то же время кокетливая улыбка, как у Джоконды. Прозрачность фарфоровой статуэтки. Воплощение то ли святости, то ли порочности, провокационной невинности – такой впервые запомнилась зрителю Беттис.

Наверное, этот потусторонний типаж в немалой степени поспособствовал гармоничной целостности образа Мэй – девушки, чьё одиночество не предаст её, несмотря на титанические усилия владелицы. Оно продолжит звучать отовсюду злорадным треском лопающегося стекла и хором слепых детей. А в унисон им уже за пределами фильма ваш внутренний голос тихо напоёт под знакомую мелодию: «Всё это как полотна Сальвадора Дали: ищешь ответы снаружи, но ответы внутри…»**

Сон разума рождает чудовищ, подобных тем, что подбираются к человеку на одноимённом офорте Франсиско Гойи. Однако поверьте на слово: самых фантасмагорических, изощрённых и отчаянных монстров на свете рождает одиночество…

* мастер по изготовлению/ремонту кукол, кукловод (нем.)
** «Баста» feat. «Город 312» - «Обернись»

Мы разучились рвать рубахи на груди
и песни петь, срывая к чёрту связки,
мы носим гуттаперчевые маски
и так устало нА небо глядим,
боясь дождя, щетинимся зонтами.
Откладываем медь на чёрный день.
И, умно обсуждая дребедень,
смеёмся нарисованными ртами...
...Но тянется рука к воротнику,
простуженную душу обнажая...
И на подножке первого трамвая
навстречу молодому ветерку
сорваться вдруг, сорвать себя с крюка,
оставить поводки, зонты и маски.
И песни петь, срывая к чёрту связки,
неистово валяя дурака.
Татьяна Щербанова

Кроненберг, Ханеке, Линч… Среди прочих инквизиторов души Ларс фон Триер занимает особое, почётное место. Триер не выпускает наружу и не анализирует внутренних демонов, не дарует надежду – он забирает её и топит на дне персональной Марианской впадины имени очередного своего героя. Это не постерно-няшечное Лох-несское чудовище. Это грозный результат скрещивания мифического исландского Кракена с датским, и его щупальца так же опасны, как стремительный водоворот при отходном манёвре. Не потому ли после фильмов персоны нон грата Каннского фестиваля накатывает волна вселенской тоски и перестаёт мерцать свет в конце тоннеля? В трилогии, состоящей из фильмов «Рассекая волны», «Идиоты» и «Танцующая в темноте», он не менее безжалостно демонстрирует одиночество и обречённость носителей «золотых сердец» в нашем мире. Складирует «пламенные моторы» рядком в пучине, как Михель-Великан в «Холодном сердце» Гауфа или исполняющий его Калягин в «Сказке, рассказанной ночью».
Положения «Догмы 95» или концепцию культовой трилогии современные поисковики, как натасканные охотничьи собаки, принесут добычей прямо к вашим ногам целее и умелее, чем это сделаю я. А я… Я напишу о другом.

Каждый из нас – ловец эмоций и ощущений. Жадный, хищный магнат. Наглый потребитель. Молох. Сенобит. Привычное надоедает, изысканным пресыщаешься. Требуются новые горизонты, новые страсти. И мы идём за ними, бесцеремонно грохоча подкованными подошвами огромных ботинок или цокая изящными каблучками по мостовой чужих душ.

Герои фильма Триера возвращают статус исключительности попранным ещё в эпоху каменного века душевнобольным не из сострадания – из эгоистичной корысти. «Быть идиотом – роскошь. Идиоты – это люди будущего!» – провозглашают они и с головой окунаются в поиски собственных внутренних неформатов. Вокруг них царит пир вседозволенности, парад раскрепощённости, аттракцион безнаказанности, легко переходя неписаные границы, как у Маяковского: «А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется – и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам…» Стофферовская труппа мнимых идиотов живёт по эпатажным законам, придуманным их идейным лидером. Не ждёт чудес – чудит сама, даже когда среди них появляется новый персонаж – типичная шекспировская Корделия. Деликатная, чуть скованная женщина по имени Карен с мягкой улыбкой и грустными глазами. Гоняясь за призрачными или истинными идиотами внутри себя самих, коммунары фонтанируют выплесками неадекватностей наружу. Как ни странно, те, кто принимают их за настоящих душевнобольных, выказывают к ним ангельское терпение. Им симпатизируют даже подлинные дауны, которых, в свою очередь, с трудом выдерживают фальшивые. А что же Карен? Почему сносит насмешки и издевательства её «золотое сердце»? Чем объясняется признание: «Я была здесь счастлива. Быть идиоткой вместе с вами – возможно, лучшее, что со мной случалось…»?

...И казалось ей – завтра придёт награда,
Бог там тоже ведь не дурак,
понимает, она ведь живет как надо,
не отчаивается, и вообще-то рада,
что хватает рывка на свою браваду,
и не жмёт ей лба шутовской колпак.
Да, наверное, всё не так –
только знать бы ещё, как надо.
(Катя Цойлик)

Сердце каждой из героинь трилогии Ларса фон Триера драгоценно. Жертвенные агнцы, сами отдающие себя на заклание ради кого-то другого, и каждая по-своему прекрасна и убога (у-бога?). Героиня картины «Танцующая в темноте» обозначает предел собственным желаниям: «А хотеть большего – это уже жадность». И всё-таки две из них хотят невозможно многого, пусть и не для себя самих. Бесс из «Рассекая волны» ведёт торги с Всевышним, Сельма из «Танцующей» – с обществом. И только Карен ничего не надо, ей нечего и некого терять. Другие героини противопоставляют себя среде, а она, пытаясь ассимилироваться, обособляется ещё сильнее благодаря искренности и всеотдаче. В ней сидит не маленький идиот, а гнездится огромная боль. И, когда Стоффер с упорством Станиславского потребует доказательств преданности идее, провозгласив категоричное: «Не верю!» - о краеугольный камень притворства споткнутся все, за исключением Карен… Знака высшей пробы достойно именно её «золотое сердце»…

Всякий создатель Манифеста раньше или позже перерастёт свой талмуд и сам же через него переступит. Так случилось с Маяковским, гулкое эхо чьей «Пощёчины общественному вкусу» отзвучало и затихло. С Триером, который совершил творческий инцест, лишив целомудрия «Догму 95». С его идиотами, искавшими свободу и потерявшими себя в процессе поиска… Всмотритесь-ка внимательнее: признаки грядущего поражения разбросаны по всему фильму! Титры, написанные мелом на деревянном паркете, как символ недолговечности. Женщина с обнажённой грудью, «Свобода на баррикадах» Делакруа-Триера, ведущая в никуда. И сами идиоты, сартровские грешники, обречённые не смыкать глаз на веки вечные и за неимением зеркал искать свой облик в зрачках соседей…

P.S. Если вдруг Вы обнаружили, что внутри Вас живёт маленький идиот и иногда выходит погулять наружу, не паникуйте. Гораздо хуже, когда за тотальным поведенческим идиотизмом прячетесь и сидите взаперти маленький, неприметный настоящий Вы.

Искать подтексты и выковыривать смыслы,
шить, надевать, и изредка сбрасывать маски,
играть в слова и в божественное коромысло –
нет-нет, ребята, я не из этой сказки.
Наталия Полянская

Маленький домик, бочком прилепившийся к постаменту мухинской серпасто-молоткастой, грудасто-кулакастой статуи. Именно здесь печётся курник по сути, а по виду – каравай для любимой бабушки Терезы, проживающей в Париже непосредственно под Эйфелевой башней. (Нет, бабуля отнюдь не клошар, как героический мальчик Гаврош. Бабуля – эмигрантка с отдельной жилплощадью под эпохальной конструкцией.) А на территории между двумя данными точками вынашивает хитроумные планы возвращения в пищевую цепочку (разумеется, на роль потребителя) коварный Серый Волк. Такова осовремененная версия сказки про Красную Шапочку от лидера российской объёмной анимации Гарри Бардина, и в ней-то как раз подтекстов и смыслов предостаточно!

Любители истории и политики обнаружат в этом перестроечном мультфильме природное месторождение идей, знаков и веяний. «Жди меня, и я приду, бабушка Тереза!» - обещает внучка и, не откладывая дело в долгий ящик, «по долинам и по взгорьям» отправляется в Париж. Казалось бы: путешествие мечты. Бон вояж, милая! Однако в реальном, а не пластилиновом мире 1990-ый год. Ещё не отгремело в массовом сознании падение Берлинской стены, а на подходе – развал отечественного государства. Пока же «вперёд, заре навстречу» – дышать призрачным воздухом свободы. «Для любви и дружбы больше нет границ…» И непотомляемо-неубиваемая Красная Шапочка, стойкий Красный эмиссар, гордо неся презент впереди себя на парадном полотенце в Европу (а иногда туда же волоча его волоком за собой), преодолевает «Границу». Родина провожает её прощальным дуэтом таможенников-взяточников, неразлучных с копилкой, которая выглядит точь-в-точь как пограничный пёс Алый, но только из гипса. «Zagranica» встречает сладкопевными радиопозывными на иностранных языках. Апофеоза интернационализм достигнет в волчьем брюхе, где межсказочные колонисты сплотятся в единое движение пацифистов.

Меломаны вкусят презатейливый микс из мелодий советских композиторов-песенников вперемежку с узнаваемыми отрывками из Уэббера, Штрауса, Вебера и наложенными на них искромётными текстами Юрия Энтина. А при звуках хриплого тембра Армена Джигарханяна (Серого Волка), который перепоёт и Винсента Юманса с его «Tea For Two», и Эдит Пиаф с хрестоматийной «La vie en rose», в пору замереть в экстазе, ошалело хлопнуть глазами и ограничиться, подобно главной героине, тремя красноречивыми слогами: «Ба-буш-ка…» Бардин находит музыку так же безошибочно, как фактуру для своих мультипликационных фильмов: недаром у него обретают жизнь и грацию бумага, спички, верёвки, проволока, пластилин…

Приверженцы психологии смогут вычленить из картины три явных женских архетипа. Корпулентная мама с чёрным поясом по работе с тестом – это Деметра: для своего рода легко «коня на скаку остановит», пирог на ура испечёт. Красная Шапочка – непроходимая и, тем не менее, проходящая всё и всюду прелесть какая дурочка, Артемида «а-ля рюс» («Нет отважнее Красной Шапочки и наивнее нет, увы…») Бабушка – вечная кокетка в платье цвета «пепел розы», как у Мэгги Клири из романа Колин Маккалоу «Поющие в терновнике», неувядающая Геба, «очумелые ручки» которой нарисуют себе губки-глазки-бровки… да хоть всю себя с нуля!

Ну, а ценители старых произведений на новый лад, приветствующие, когда свежий ветер раздувает желтоватые книжные страницы и приносит альтернативные варианты, тоже останутся довольны. Да, «Серый Волк энд Красная Шапочка» – политическая сатира, музыкальная пародия и вообще мультфильм для взрослых, но не стоит забывать: в его основе – детская сказка. А в любой сказке есть намёк, «добрым молодцам урок». Есть своя мораль и в бардинской экранизации: да здравствует доброта! Даже если предательски виляющий хвост оторван и заброшен на ветку, даже если вы являетесь «пищей в волчьем вкусе», не бойтесь. Будьте гуманны, неустрашимы, не дайте заржаветь своему чувству юмора, и никакие металлические челюсти вас не пережуют!

Я почти уверена, что отрицательные оценки моей рецензии будут зашкаливать, зная о том, какие комментарии пишут к этому фильму, но не высказаться нет сил.
Пару минут назад закончила просмотр и понимаю, что не оставив свои впечатления не успокоюсь.
Самое главное, что хочется сказать всем противникам этого фильма, да и многих других, которые постигла та же судьба - не нужно сравнивать фильмы с теми, которые были изначатльно.
"А зори здесь тихие.. " 1972 года - это другое понимание, другое прочтение, другая трактовка той же истории.
1972 год. Это совершенно другое время, другое мировосприятие жизни советским народом. Но существует же и книга, написанная еще раньше. И ни я, ни вы не знаете, что именно вложил автор в строки, чтобы хаять одну трактовку и восхвалять другую.
Я ни в коей мере не ругаю создателей первой версии, но прошу дать право на жизнь и этой. Она того заслуживает.
Так вот если опустить все аспекты сравнения с прошлым: игру ТЕХ актеров, ТОТ сценарий, ТО время - фильм великолепен. И для нынешних поколений, которые о Великой отечественной войне узнают уже только из учебников, не касаясь живой легенды - ветеранов, этот фильм достоин рассказать им, как все было.
И достоин того, чтобы с голубого экрана спустя много лет напоминать нам, какой ценой далась победа в далеком 45 году.
Не стану никого убеждать принять мою точку зрения и влюбиться в это кино.
Просто прошу - против досужих сплетен и наговоров посмотреть самим и поставить свою объективную оценку, не сформированную на общественном мнении или сравнении с другим шедевральным кино. А действительно СВОЮ.
Лично от меня - Браво актерам, Браво режиссеру, Браво сценаристам и всем тем, кто вложил в этом фильм силы, эмоции, души. Спасибо.

И зачем было трогать сие произведение....? И у кого поднялась рука ? Думали нахрапом всех взять, без сценария...как говорится -- выплывали расписные (....) (...) и блатные....Был Меч , а стал ...( Перочинненький ножец ). Вот не мог никто придумать продолжение ...значит его там и не должно было быть....Ан...нет влезла какая то ( ...... ) ....и зачем спрашивается ? Вот всё в Мече было в масть...и был он наполнен душой,и смотрелся он по серьёзному , и сопереживался как надо ....а вот взяли его и испахабили....аж смотреть противно стало , и появилась...( шайка грязных негодяев ). Вдобавок... всё по детски, и наивно.... ( и смешно ). В топку -- сценариста ...в топку -- продюсера , в топку -- режиссёра ....короче всех.
Хотя....и на Сказку вроде не похоже....не знаю к какому жанру отнести сие произведение....
..... Пусть будет, НТВ-шный КоЛоРиТ.
( Но не по мне хавать это фуфло ).......как выражался кто-то там.. до боли знакомый.......

А я лучей иной звезды
ищу в сомненьи и тревожно,
я, как настройщик, все лады
перебираю осторожно.
Иннокентий Анненский

Должна признаться: я не поклонница творчества Киры Муратовой в глобальных масштабах. Так, чтобы целиком и безраздельно. Её картины, условно говоря, через одну сняты для кого угодно, только не для меня. И всё же мне интересны её мировоззрение, её революционные подходы к кино, её инакомыслие, как и своеобычность её кунсткамерных персонажей с девиантным поведением. Без фильмов «Три истории», «Настройщик» или «Долгие проводы» я не ощущала бы отечественный кинематограф укомплектованным, если так позволительно выразиться.

«Настройщик» – мой любимец, и не исключительно среди лент Муратовой. Я обожаю в нём всех: узнанную до подкорки и раскрытую как ни у кого из режиссёров (даже у самой себя) Ренату Литвинову, соседство в кадре из разряда совмещения несовместимого и культурного шока Аллы Демидовой и Георгия Делиева, ту же Демидову – чеховскую Аркадину и даму с собачкой «два в одном», Делиева-«узбека» с удивительным туше, неугомонную и наивную Нину Русланову… Обожаю все детали: старомодную квартиру Анны Сергеевны с выставкой антиквариата, свадебно-невестинские головные уборы Любы, косу в руках стоящей за дверью учётчицы, сцену поцелуя Лины с Андреем на диком пляже (первый поцелуй в картинах Муратовой!) и её признание виночерпию… продолжать можно до бесконечности!

Путь к пониманию картин Муратовой часто приходится прокладывать с усилиями, «через тернии к звёздам». Как это делает её герой из «Настройщика», с вёдрами для утренней ванны сибаритки Лины: мимо стола, поскрипывающей и качающейся конструкции типа клетки, минуя сотню препятствий. Что поделаешь: «такой темперамент», если переадресовать слова того же Андрея по отношению к самой Кире Муратовой…

Этот фильм считают наиболее мейнстримовским в её творчестве, несмотря на то, что последняя ни на йоту не предала свой художественный язык и «чеховские мотивы». Создав современную интерпретацию мемуаров знаменитого «русского Шерлока Холмса» Аркадия Кошко, режиссёр сохранила трогательную тональность и тернистость пути. Отсюда никуда не исчезли её фирменные персонажи с причудливой артикуляцией и эхолалией, колоритные личности вроде комплекта близнецов посреди банка, любимые Ута Кильтер и участники комик-группы «Маски». Всё так же диковинна и обворожительна глазами Муратовой Рената Литвинова. Например, во время акробатического спуска на шпильках по лестнице почти как по корабельному шторм-трапу или хищных уловок над денежными купюрами («Мне нравятся эти, мои деньги!»). А её монологи! Эти ломаные движения жестикулирующих тонких рук, эта неподражаемая дикция с придыханиями, благодаря которой многими вспоминается столь же странно-прекрасная Татьяна Доронина. История «криминальных любовников», где один любит, а другая позволяет себя любить, стара как мир, но по-муратовски пикантна и глубока. За внешним конфликтом спрятан внутренний, и его богатое звучание безошибочно указывает на мастерство создательницы.

Обратите внимание, до чего эффектно возникают в кадре муратовские героини! Люба (Нина Русланова) – с преклонённой головой и метаниями возле доски объявлений, символичной стены вдовьего плача. Анна Сергеевна (Алла Демидова) – с явления загадочной руки в перстнях и голоса царицы, перед которыми угоднически улыбается холопствующая продавщица за прилавком. Лина (Рената Литвинова) – на огламуренном богемном ложе под шубой, а затем – вкушая завтрак в постели и совершая утреннее омовение (живописнее только «Купание красного коня» Петрова-Водкина).

Галерея женских образов феерична, и всё-таки лишь оттеняет главного героя. Он-то и есть истинный гвоздь программы, катализатор и носитель идеи. Андрюша (Георгий Делиев), рыцарь Лины, готов ради неё на любую авантюру, пусть и не гармонирующую со своим камертоном-совестью и понятиями о добре и зле. «Всем нужен настройщик!» И нужен он не только музыкальным инструментам, чтобы они безукоризненно доносили до людей «высокую непристойность», как называет музыку Лина. Настройщик необходим каждому из нас, чтобы не фальшивили «…усыплённые жизнию струны напряжённой, как арфа, души». «Люди… они же слабые, бедные, беззащитные люди…» Делиев, конечно, то и дело привычно ударяется в буффонаду, переигрывает, но ведь и его настройщик фальшив в своих действиях и намерениях. И у него безумно грустные глаза, какие бывают, наверное, у настоящих рыжих клоунов…

Однажды я задумалась, отчего этот фильм снят в чёрно-белой гамме. Сама себе ответила: в нём столько красок скрытых, столько эмоций, идущих изнутри, что, останови режиссёр выбор на цветной плёнке, на выходе получилась бы радуга, бьющая по глазам и чувствам. Это стало бы явным перебором...

- Я с тобой ещё поживу… некоторое время.
Это радует, это вселяет надежду, это взаимно!

Стань птицей, живущей в моём небе.
Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове.
Виктор Цой

Алехандро Гонсалес Иньярриту с былым мастерством диск-жокея выдал на-гора жанрово-смысловой мэшап с максимальным размахом режиссёрских крыльев. А ведь предвестник Бёрдмэна уже мелькал у Иньярриту живой статуей в его «Бьютифуле»! Но нет: теперь, вооружившись новой обоймой актёров самого универсального калибра (оставив лишь Наоми Уотс, чьи соски́ более чем убедительно пропели гимн жизни во втором фильме из трилогии о смерти «21 грамм», как идеальную пару играющему на эмоциональном и физиологическом подъёме Эдварду Нортону), он решил попасть в сознание зрителей и киноакадемиков наверняка, и сделал это!

«Бёрдмэн» – это матрёшка в матрёшке, где за каждой новой фигуркой прячется целый матрёшечный полк.

«Бёрдмэн» – это аналог известного стихотворения «Дом, который построил Джек» под названием «Спектакль, который создал Ригган». Тот актёр Ригган Томсон, который играл Бёрдмэна и которого исступлённо играет актёр Майкл Китон, который играл Бэтмена. А дальше ещё проще, господа! Томсон ставит спектакль, которому противится Бёрдмэн, которого хочет забыть как страшный сон Томсон, которого не хочет забывать бывшая жена, которая переживает за их общую дочь Сэм, которую не жалует актриса Лесли, другом которой является норовистый Майк Шайнер, который не прочь и Лесли, и Сэм, когда на сцене, на которой… Бум-тара-рам-бум! Вкрапление саунда на ударных в вашем закипающем мозгу…

«Бёрдмэн» – это лабиринт Минотавра, по которому, словно нить Ариадны, вас будет маниакально сопровождать волшебная и абсолютно живая камера гениального Эммануэля Любецки – то опережая, то поглядывая на героев со стороны, то деликатно пропуская их вперёд.

«Бёрдмэн» – это Призрак оперы, ограниченный опредёлённым пространством, который путешествует не только по тайным кулуарам театрального Зазеркалья, но и по внутреннему миру главного героя Риггана Томсона.

«Бёрдмэн» – это история наподобие «фишечных» ресторанчиков старого Львова. Есть там один такой, в обычном подъезде обычного дома. Звонишь в квартиру под номером 8, и открывает тебе дядечка в синем засаленном халате и стоптанных домашних тапочках, ведёт к кухонному холодильнику и предлагает подкрепиться, чем Бог послал. Насладившись шоком и недоумением гостей, отдёргивает портьеру над скрытой дверью, и - вуаля! - вы попадаете в богато декорированный зал с уютной деревянной мебелью, со старинным роялем в центре и со свечами на столах. Сюрпрайз! Такой же креативный перфоманс ожидает и зрителя, решившегося шагнуть за дверь «Бёрдмэна».

Итак, добро пожаловать внутрь, где основная проблема сводится к диалектике жизни («Сегодня – на смех, завтра – на пьедестал!») и «безумству храбрых». В момент, «когда теряет равновесие твоё сознание усталое», наш изрядно потрёпанный жизнью орёл решает для себя: «У меня есть шанс сделать что-то правильное. Я воспользуюсь им». Бывший участник супергероической франшизы хочет смыть клеймо попсового персонажа и неудачника. Пафосно, довольно самонадеянно, но - чёрт побери! - искренне он постановляет, что «лучше умереть стоя, чем жить на коленях»; лучше с высоты бродвейского небосвода рухнуть вниз Икаром, чем много лет раз за разом подряжаться Сирином-Алконостом на службе у телевизионного Хорса; лучше, занимаясь серьёзным делом, быть смешным, чем не суметь утопиться из-за ожогов медуз или примерять на себя бутафорские птичьи перья…

Я пережиток эпохи, заблудившийся в завтрашнем дне.
Старый, уставший клоун с блёстками на бороде.
Странник и странный прохожий с выжженным солнцем в сердце,
Иду, на себя не похожий, стуча каблуками скерцо.
Мои бубенцы и свирели в траве саламандры бег,
Не громче весенней капели, не ярче, чем талый снег.
Мои шаги к дому – подобью заброшенных птицами гнёзд,
Где постель – пеленальник причудливо-детских грёз.
Где стол, а с него глядит в окно сиротливое горло «Вдовы Клико».
(«Клоун» by «Сурганова и Оркестр»)

Но как тяжко идти вперёд по незнакомому пути навстречу свободе! Особенно когда в тебя никто не верит. Камера, давай покажем?

«Ты не смешной!» (звонкая пощёчина и диагноз от любовницы) - «Да, у тебя завал с этой ерундой!» (жена) - «Ты здесь ноль без палочки!» (коллега-актёр) - «Голливудский клоун в костюме птицы! Я Вас ненавижу!» (театральный критик) - «С чего ты взял, что нужен кому-то? Ты не существуешь! Ты никчёмен. Твой спектакль – пустышка!» (дочь).
Не верит даже собственный внутренний голос, альтер эго, фантом подсознания: «Докатился, Ригган! Ты эгоистичный и посредственный актёр!»
Порой не веришь ты сам, малодушно размышляя: «Бёрдмэн ли я бессменный или право имею?»

Крылья
достать с балкона
выданные при рождении
крылья
отряхнуть от пыли
к рукам приделать
взмахнуть
и…
на хрен нужно
опасно слишком
вероятность высока
разбиться
куда спокойней
признать себя
рождённым ползать
и классиком прикрыться
читали
знаем…
(Шарль С Патриков)

И никто не подойдёт к тебе и не скажет просто, но с верой в глазах: «Ты красивый и талантливый, мне повезло с тобой!» И неважно, что «вещь определяется её сутью, а не словами». Никто не поможет «набрать высоту и лететь; и верить, что выдержат крылья»…

«Ты красивый и талантливый, мне повезло с тобой!»
И-и-и-э-э! Полетели?

Всё ещё исполнится, мой зверь, –
так, как мы хотели и мечтали.
Только не со мной и не теперь…
Что, по сути, мелкие детали…
Анна Полетаева

Когда Эмиль Лотяну задумал экранизировать одну из ранних повестей А.П.Чехова «Драма на охоте», то не предполагал, что выпустит на волю и своего внутреннего «ласкового и нежного зверя», который перекусит горло его любви с актрисой Светланой Тома, и её табор уйдёт в небо, вслед за гордой красавицей Радой, теперь не на экране, а в жизни…

Охаянная советской критикой за «цыганщину», изрядно усечённая по сравнению с текстом первоисточника, не жалуемого самим автором, картина превратилась в достояние отечественной киноклассики и полюбилась зрителям. Чеховское пространство, в которое Лотяну привнёс глубокий драматизм и экспрессивный темперамент, материализовалось в подмосковном Валуево, усадьбе, некогда принадлежавшей А.И. Мусину-Пушкину, а также в Суздале. Оно было заполнено типичными представителями «неразумной славянской души», и её загадка оттеснила на задний план детективную интригу произведения.

Уходящее русское дворянство уступает своё место и время (80-ые годы XIX века) неохотно: с затянувшимися «прощальными гастролями» графа Карнеева (Кирилл Лавров), с истовыми метаниями Петра Егоровича Урбенина (Леонид Марков, чьё амплуа во многих фильмах можно обозначить как «обуянный страстями»), с двойственной любовью Сергея Петровича Камышева (Олег Янковский), с беспременными увеселительными затеями, цыганским хором, пикниками и охотой…

Молодой, глупый, дикий зверёк, «мокрый воробушек», угодивший в клетку, что по иронии судьбы оказалась даже не золотой, – это дочь лесничего Оленька Скворцова (Галина Беляева). Она забавляет почтенную публику проговариваемыми вслух наивными суждениями и мечтами. Например, о том, что «убитые грозой и на войне и умершие от тяжёлых родов попадают в рай». Или фантазиями о смерти на виду, при всём честном народе: «Мне вот как хотелось бы умереть. Одеться в самое дорогое, модное платье, какое я на днях видела на здешней богачке, помещице Шеффер, надеть на руки браслеты… Потом стать на самый верх Каменной Могилы и дать себя убить молнии так, чтобы все люди видели… Страшный гром, знаете, и конец!» Славная, грациозная девушка, чеховская Олеся и Катерина разом, на поверку окажется меркантильным существом и сама спровоцирует зарождение зверя с мстительными наклонностями в камышевской натуре. «Она дала буре поцелуй, и буря сломала цветок у самого корня…»

Раскрытию фабулы и усилению эмоционального накала параллельно с актёрскими работами послужат детали, разбросанные семенами в кинематографическую почву: редактор газеты, куда Камышев отнесёт своё сочинение, – наружный двойник Достоевского рядом с его портретом; трофейные рога на стене над Сергеем Петровичем, глядящим на Оленьку, за чьей спиной раскинула три пары рук и повернула в разные стороны три золотых головы статуя Гекаты; читающий лакей с неслучайными сентенциями; натуралистичная и жестокая сцена во время охоты и т.д.

Три цвета - белый, красный и чёрный - выступят идейными проводниками в картине и будут неотступно эскортировать зрителя вдоль сюжетной линии от зарождения чувств до неуёмной, роковой страсти и трагического финала. Белый встретит нас запорошёнными верхушками деревьев в начале и мелькнёт, закольцевав зиму, на прощание. Босоногой амазонкой в алом платье, верхом на снежно-сказочной лошади среди чёрно-белых берёз появится в кадре Ольга Скворцова. Белоснежным рыцарем, под стать героине, предстанет при полном параде судебный следователь Камышев с импозантными манерами и гипнотическим взглядом Олега Янковского, который, кажется, один умеет смотреть не в глаза партнёрше, а выше её головы, будто созерцая заметный только ему мерцающий нимб. Звездой цыганского хора, облачённого в три фатальных цвета, явится «лебедь белая» Тина (Светлана Тома), а чёрным ненасытным вороном-соглядатаем – грек Калидис в молдавском обличье Григоре Григориу. Красные шторы украсят беломраморные стены графской вотчины, а тревожные гвоздики – свадебный стол молодых, один из которых будет не так уж молод…

Однако роль декораций, костюмов и цветовых решений меркнет перед несомненным богатством картины – музыкой. «Мой ласковый и нежный зверь» ею буквально пропитан. Он живёт и дышит, трепещет и пульсирует гитарными переборами, бессловесными напевами, песнями и лучшим творением Евгения Доги, названным им самим «кардиограммой фильма».

16-летняя Галя Беляева, в чьём «лёгком дыхании» и порывистости движений безошибочно угадывается хореографическая выправка, стала главным открытием Лотяну и Музой для режиссёра и композитора. Романтический накал повествования - с выразительностью кадров, крупных планов, с обилием цыганских и русских романсов, с разгулявшейся стихией за окном домика лесничего - упорно подводит и подготавливает нас к лейтмотиву и главному герою фильма – вальсу-Вальсу-Вальсу, «обыкновенному чуду», родившемуся благодаря импровизации талантливого человека в разгар чудесного обыкновения летней ночи. Свадебный вальс, под который танцуют новобрачные, – это сорванный занавес, обнажающий все тайны человеческой души. Камера плавно повторяет ритмичные движения героев на фоне закатного неба, подмечая не только мимику живого Оленькиного лица, но и её мысли, чаяния, надежды. А вокруг прозрачно звенят и слышатся то ли в воздухе, то ли в плоти самого музыкального мотива нежность, чистота, щемящий восторг, упоение, кружение… и тревога, и боль, и звук лопнувшей струны как предвестник хрупкости любви и красоты…

Всё, что последует дальше, впору оценивать как искупление за то, что Ольга танцевала не с тем под эту божественную мелодию…

И этого хватило бы вполне,
Для музыки порой довольно ноты,
Но бесполезно думать, кто ты мне,
Ещё не понимая даже, кто ты...

Руки касаться, словно в первый раз,
Неметь на выдох, глупо улыбаться,
Пока за скобки одного из нас
Не вынесут, и не начнут с абзаца.

Кем я была доселе, кем ты был?..
Теперь стоим растеряны, как дети,
Пока одна из центробежных сил
Не разомкнёт совсем объятья эти.

Но как тебя, мой свет, ни назови,
Пусть ничего с тобою не случится,
Пока мерцает свет моей любви,
Сулящей всё, чему уже не сбыться...
(Елена Касьян)

P.S. Танцуйте с теми, кого любите! И не будите в себе и других зверя – пусть даже самого ласкового и нежного на свете.

Знаете ли вы, что самые страшные ревнивцы и самые большие собственники на свете – специи и пряности? Догадываетесь ли об их магической силе и особенностях характеров? Знакомы ли с ними в лицо? Различаете ли их по именам, которые можно перебирать, как драже во рту, перекатывая языком одно вслед за другим: асафетида, куркума, калинджи, дашамул, тулси, кардамон, бадьян, корица, ваниль, кунжут, имбирь… И это вам не: «диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка и маленькая собачонка». Это практически священная мантра! Повторяет её в кадре, картинно приоткрывая пухлые губки, демонстрируя полный набор аниме-клише и соблазнительных болливудских уловок, Айшвария Рай – первая индийская женщина, чья восковая фигура украсила музей мадам Тюссо, а самая что ни на есть живая, из плоти и крови – экранизированный вариант романа Читры Банерджи Дивакаруни.

Рамку для обрамления Тило (Айшварии Рай) и её незабвенных алфёровско-русалочьих глаз сконструировала художник-постановщик Аманда МакАртур. Именно она вдохнула жизнь в бутафорский магазинчик, наполнив уютом каждую придуманную полочку. Не знаю, как вы, но я бы жила среди этих скляночек и плошек, кувшинчиков и коробочек! Храм специй стал одновременно и дворцом для принцессы Тило. Три грозных и загадочных правила руководят ею по жизни вместе с непререкаемым авторитетом и подчас террором красного перца. У неё есть свой Харон – проводник не из Царства живых в Царство мёртвых, а из окружения специй в мир людей. Она исповедник и лекарь человеческих душ, прорицательница и покорительница воспоминаний, утешительница, а ещё «студентка, комсомолка, спортсменка, и, наконец, просто красавица».

Работа принцессы специй – воплощение самых смелых «мечт» разносторонне развитого маньяка:
- тактильной (погружать руку в корзину с кунжутом);
- обонятельной (пьянеть от ароматов корицы, ванили и карри, словно кот от запаха валерианы);
- аудиальной (замирать всякий раз от шуршания сухих стручков красного перца);
- визуальной (вдохновляться пестроцветьем лавочки, даже при условии, что ты не составитель схем для вышивания или творец импрессионистских полотен).

Если бы Айшвария Рай играла испачканного угольной пылью шахтёра с отбойным молотком в руках, или квотербека в бриджах с щитками, каркасе, шлеме и с капой на зубах, или водолаза в глубоководном скафандре, она всё равно была бы неподражаема на экране! Ибо у зрителя оставалась бы возможность любоваться её удивительными очами. «Два бездонных океана глаз, океана глаз, океана глаз!..» Но здесь индийская нимфа облачена в сари, двигается по волшебному периметру своего магазинчика, одинаково пленительна верхом на мотоцикле и в панировке из рассыпавшихся специй и, хотя не поёт и не танцует (о, Боги, Боги, за что вы обделили нас таким зрелищем?), зато ведёт долгие душещипательные беседы с посетителями и собственно с самими специями. Среди её любимцев – заезжий архитектор Даг и Красный перец. Они-то и будут главными конкурентами в борьбе за сердце и тело Тило. «Тили-тили тесто!» «Тило-Тило, хали-гали, мы с тобой весь день летали!»

Я ничуть не намерена преумалять заслуги режиссёра-дебютанта Пола Майеды Берджеса, его соавтора и жены по совместительству (или в обратном порядке?) Гуриндер Чадхи и прочих людей, имеющих отношение к «Принцессе специй». Но, по большому счёту и положа руку на сердце: так ли важно, кто, как и почему это снял? Главное – фильм есть, праздник удался, а Фейерверк красок отныне круглый год! Мне, грешным делом, кажется, что даже Дилан МакДермотт, партнёр госпожи Рай по картине, существует здесь исключительно ради одной миссии: чтобы было рядом с кем укладывать её роскошное тело на красном перцовом фоне... Она, как матадор с красной мулетой в руке, совершает со зрительским сознанием магически-завораживающие манипуляции. Айшвария в красном платье, Айшвария в красном автомобиле, Айшвария с красным перцем. Айшвария, Айшвария, Айшвария… «Констанция, Констанция, Констанция…» Постер в движении, на котором красные оттенки сменяют один другой, усугубляются полыхающими языками пламени и торжествуют, приводя к экстазу, парой, возлежащей на красном ложе и прикрытой красным шёлком. «Красота по-американски» отдыхает!

Это фильм не об ассимиляции индусов и их карьерном росте, подобно «Пряностям и страстям» Майкла Хоффмана. Не повторение истории Лассе Халльстрёма о том, как одна женщина глобально изменила нравы сурового населения городка (город здесь в силу второго правила в основном обозревается из окошка, да и сцены путешествия по Сан-Франциско выглядят более экзотичными, чем индийская тема). Не гимн магическому реализму и сакральным тайнам кулинарии в формате мыльной оперы «Как вода для шоколада» Альфонсо Арау.

Это совершенно очаровательная, живописная и прелестная безделица. Нелогичная, непритязательная, неглубокая и не претендующая на золотых медведей или дядюшек, которую можно любить… а за что? Просто так! Ведь любит же кто-то вишнёвое варенье больше яблочного только потому, что так ему подсказывают вкусовые рецепторы. Или детские воспоминания о сезоне варки вишнёвого варенья на даче, где в большом чугунном тазу булькало, благоухая, нечто привлекавшее ос и тебя, но право поедания вкуснейших пенок доставалось исключительно тебе? Можно любить случайного прохожего за улыбку, подаренную тебе мимоходом. Солнце – за то, что прячется в облаках ровно в тот момент, когда ты начинаешь обгорать, возвращаясь с пляжа. «Принцессу специй» – за саму «Принцессу специй» и блистательную красоту Айшварии Рай…

Безликий, выхолощенный коридор. Невыразительная дверь больничного кабинета. Героиня широко распахивает её, как бы приглашая нас отнюдь не к своему рабочему месту, а в собственную жизнь. Открывает всю подноготную, снимает табу с запретных тем.

Дальше не стоит ждать никаких имён или координат. Это обезличенная и обобщённая история-притча будет происходить, по словам её создателя, преимущественно во внутреннем пространстве, потому что «Измена» – больше метафизическое сказание, чем любовное. И всё же…

Герой спокойно заходит в кабинет. Зябко поёживается не столько от холода фонендоскопа, сколько от неприязни к прикосновению чужих рук кардиолога, от удивления на её признание:

- Мне изменяет муж.
- Сочувствую.
- Он изменяет мне с Вашей женой.

Сердечный ритм моментально отзывается тахикардией. Мужчина поднимается и срывает с груди резиновые присоски с проводами…

Всегда считала диспансеризацию более вредным занятием, чем полезным. «Всё так и происходит. Живёт себе человек. Думает, что здоров. Приходит на диспансеризацию и…» Не зря слоган картины гласит: «С тобой это случилось, но ты об этом ещё не знаешь».

Увиденная на остановке авария словно дублирует, визуализирует аварию героя внутри, в его сердце. Дежурный поцелуй жены у порога, а что-то уже не так, как прежде, что-то сломалось, механизм измены запущен… Жена увлечённо щебечет об участке с фундаментом, а какой, к чёрту, фундамент? Он если и не разрушен пока, то дал трещину. Земельный участок? Разве что на кладбище…

- А люди?
- Люди? Погибли. Трое, кажется.

(Ведь чужие беды после сегодняшней новости отошли на второй план.) И то, как жена стелет постель, накрывает на стол, разговаривает, – всё неправильно, ненатурально. А потом исступлённые, отчаянные поцелуи и объятия в постели, чтобы закрепить видимость семейного благополучия…

Реальность героини ещё плачевнее. Когда муж закрывает дверь в ванную, не выдерживая её пристального, испытующего взгляда, ей становится душно. Если открыть окно, это не поможет. Самоудовлетворение на супружеском ложе, где лежат двое, – это уже акт протеста из крайности, отчаяния и невозможности терпеть дальше. Не замеченный мужем. Или проигнорированный?

Одиночество – это болезнь,
передающаяся половым путём.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоём,
поболтаем о том о сём,
ни о том ни о сём помолчим
и обнимемся, и поймём:
одинокий неизлечим.
(Вера Павлова)

Героиня не хочет унижаться и наряду с этим терпит унижение бесконечно, изо дня в день, в деталях, подробностях, молча – до того часа, пока не расскажет о его происхождении второй пострадавшей стороне. И потом брошенный на землю клубок продолжит разматываться медленно, зато необратимо-фатально. Она совершит много странных, нелепых и несуразных, даже дичайших, на взгляд постороннего, непосвящённого человека, поступков: бросится поедать землю и остатки волос мужа, путешествовать по местам его «боевой» славы. Она пойдёт в дождь с распростёртыми руками, словно принимая, приглашая его в себя, растворяясь в нём без остатка, и это будет разрядкой, очищением. Она судорожно рассмеётся в метро над серьёзным вопросом, и это будет истерикой от опустошённости. Она совершит эротический выход к гробу покойного в полупрозрачной блузке, и это будет прощанием и продуманным актом великой женской мести. Похоронив и словно умерев при этом самолично, она, как птица Феникс, возродится из пепла и, пережив облитерацию души и сердца, станет нещадно сжигать других. Выстрадав равнодушие, научится любить до остервенения, до электрического тока от случайного соприкосновения двух рук на барной стойке. Перетерпев множество одиноких ночей, отдастся страсти целиком, занимаясь сексом плотоядно, как самка богомола, точно заглатывая спину партнёра, чтобы утолить лихорадочный голод, и оставляя предательские следы-метки красной помадой на его коже. Научившись курить с подачи одного человека, пообещает отучиться от этой пагубной привычки уже другому. Механизм измены в действии…

А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук... А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? без трещин?
А может быть, Он бьёт мужчин о женщин
для этого?
(Вера Павлова)

В центре сюжета – любовный квадрат, две стороны которого заменятся с течением времени на другие, а две расположатся рядом друг с другом, а не напротив. Профессиональная деформация коверкает людей по-своему, здесь же героев деформирует измена…

Мораль есть нравственность б/у,
весьма поношенное платье.
Я видела её в гробу,
она меня – в твоих объятьях.
(Вера Павлова)

Это предельно чувственный фильм. Красота операторской работы Олега Лукичёва околдовывает, а подрагивание камеры из-за съёмок с плеча вдыхает жизнь в каждый кадр. Футуристические архитектура и интерьеры, будто сошедшие с фото из журнала «АрхИдея», так же фантасмагоричны, как само происходящее. Картина переполнена символами и лопается от них, как перезрелый плод граната. Под музыку из симфонической поэмы Сергея Рахманинова «Остров мёртвых» препарируются причины и следствия измены, а также происходят ритуально-загадочные события. Кто-то задумается над перемещением героини из одной жизни и реальности в другую, куда она шагнёт после внезапного переодевания (Серебренников: «Женщины сильнее мужчин; они, как змеи, сбрасывают кожу, после чего даже молодеют и хорошеют!»), подобно детям из «Хроник Нарнии», но без помощи таинственного шкафа:

В объятьях держишь – думаешь, поймал?
Отброшу тело, ящерицын хвост.
И то, что между ног моих искал,
тебе искать придется между звёзд.
(Вера Павлова)

Кто-то увидит в трёх женских образах аллегоричные Любовь, Жизнь и Смерть. Но Любовь почему-то отвергнута и бесплодна, Жизнь умирает, а Смерть смеётся прямо в лицо, выглядя куда счастливее первых двух, и дарит/принимает роковой поцелуй…

Вообще актёрский ансамбль в «Измене» – это отдельная находка Кирилла Серебренникова: немка Франциска Петри, латыши Гуна Зариня и Артурс Скрастиньш, македонец Деян Лилич, непрофессиональный российский актёр Андрей Щетинин и солистка «ВИА Гры» с русско-казахскими корнями Альбина Джанабаева. Незнакомые и преимущественно зарубежные лица актёров выглядят свежо и настраивают зрителя на камерный лад, не отягчая шлейфом предыдущих экранных ипостасей.

Да простят меня служители Мельпомены мужского пола, но в «Измене» правят бал именно представительницы слабой половины человечества. Вслед за зюскиндовским Гренуем режиссёр предпочитает рыжеволосых красавиц, чья белая кожа ярко отсвечивает на киноплёнке, а медовый аромат упоителен по умолчанию. Альбина Джанабаева в доподлинном амплуа (амплуа ли?) смотрится убедительно, но всё-таки заметно уступает в игре заграничной диве – Франциске Петри. Последняя же необыкновенна: дауническо-демоническая мадонна с инопланетным взглядом. С героини, а не с любовницы, хочется писать картины. Ей хочется посвящать музыку и стихи. Если бы я была мужчиной, я бы изменяла только с такой женщиной, как главная героиня. Нет, не то. Я бы любила только такую женщину…

Наталья Назарова и Кирилл Серебренников – соавторы рассказанной истории. Почему-то я не удивлена, что к сценарию приложила руку дама, в арсенале которой сценарии к таким кинолентам, как «Я вернусь», «Русалка», «Слушая тишину», «Дура».

Что до Кирилла Серебренникова, то это Личность. Золотой медалист, физик, реформатор театра, апологет формы. Он не мимикрирует – меняется, ищет себя и свою историю от фильма к фильму. Его не любят на родине, обвиняя в западничестве. Оно и понятно: славянам нужны ответы, а не загадки; эмоции, надрыв, «достоевщина», а не холодная интеллигентно-рассудочная красота картинки, маскирующая внутреннее кипение страстей на самом предельном градусе. Нам бы «Цыганочку с выходом» или кипу денег – да барским жестом в огонь, а потом из него, и чтобы все кругом «ах!» да «ох!», а один – непременно в обмороке…

- Людям не нравится скучная смерть. Скучная смерть, скучная жизнь…

Этот фильм не показался мне скучным. Я наслаждалась им. Несмотря на IMDb-рейтинг и незадавшуюся фестивальную судьбу, критику прессы или язвительные замечания недоброжелателей. Поначалу проводя аналогии с другими картинами («Любовником» Валерия Тодоровского, «Любовным настроением» Вонг Кар Вая, «Порнографическими связями» Фредерика Фонтейна, «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика, «Богиня: как я полюбила» Ренаты Литвиновой), я оставила эту затею на полпути, поняв, что «Измена» – нечто совсем другое.

Мне не верится, что «Измену» снял тот Кирилл Серебренников, который стал известным в мире кино после бесшабашно-ироничного фильма «Изображая жертву». Мне не верится, что «Измену» вообще мог снять мужчина. Хотя признавался же публично Флобер: «Госпожа Бовари – это я!»…